В конце пещеры находился водоем, а в центре водоема располагался остров, на котором жил индивид, называемый Соллумом. Соллум был печальным и одиноким существом. Он давно растерял ту стадную игривость, по воле которой люди симпатизируют своим сородичам. Более того, он потерял способность проявлять притворный интерес к глупостям и повторам человеческого поведения. Его интересовали философия, метафизика, онтология и психология (особенно шизофренические состояния). Он месяцами уединялся от социума, пока в конце концов не ушел в глубокие недра горы, чтобы жить в пещере у холодного пруда, питаться сырой рыбой и забредавшими путниками — то есть вести существование, схожее с жизнью наших академиков и университетских преподавателей. Заметив, что кто-то забрел в его удаленный проход, Соллум побрел по мелководью навстречу посетителю.
— Привет, — ответил Бинго.
Соллум печально вздохнул. Вздох начался как шипение и закончился рефлекторным сжатием мягкого нёба, которое оборвало звук гортанным влажным причмокиванием. Не знаю, поверители вы, но из-за этих вздохов он и заслужил свое прозвище — настолько они были приметными в его заурядной внешности.
Бинго осмотрел поверхность водоема и каменные стены пещеры. Затем он перевел взгляд на Соллума — на его шишковатую лысую голову, большие задумчивые глаза и меланхолическую дугу поджатых губ.
— Как поживаете? — вспомнив о хороших манерах, спросил соддит. — Прошу прощения, но я, кажется, сбился с пути.
— Действительно, — ответил Соллум, окрасив слово в трагические полутона.
— Я Бинго Граббинс, чтоб вы знали. Соддит.
— Угу, — траурным голосом отозвался Соллум.
Про себя он подумал, что приходится дальней родней наивным малоросликам. У него даже имелись двоюродные братья и сестры, состоявшие в браке с соддитами. Воспоминания о них лишь усилили его депрессию. Ситуация принимала нежелательный оборот. Он семь лет изучал солипсическую философию, довольствуясь компанией приблудных гоблиндюков, которые затем превращались в жаркое на его обеденном столе. Ничто так не способствовало познанию истинного солипсизма, как абсолютное уединение. И вот теперь ему вдруг помешали.
— Как вас зовут? — спросил Бинго.
— Соллум.
— Чудесное имя. Скажите, вы поможете мне выбраться отсюда?
Соллум печально вздохнул.
— Вам требуется помощь? — спросил он после некоторой паузы.
— Да. Я сбился с пути. И еще ударился головой о камни.
— Значит, она уже отбитая, — тихо прошептал Соллум.
Затем, будто читая стихи, он чуть слышно добавил:
— Эта аппетитная голова, отваренная в добром вине, отборным лакомством послужит мне.
Он снова вздохнул.
Бинго не придал его словам особого значения, но почувствовал неприятное и более чем легкое беспокойство.
— Так вы поможете мне или нет? — спросил он нервозным голосом.
— Давайте, выразим вопрос иначе, — с явной неохотой ответил Соллум. — Существует ли в космосе просьбы о помощи, высказанные безусловно — так сказать, в свободном волеизъявлении? Или все существа ограничены доктриной обязательных и предначертанных причин и следствий?
— Вполне возможно, — подумав, сказал Бинго.
— С другой стороны, если вы заявите директивное право — то есть победите меня в том или ином контексте — то тогда мое согласие будет получено с помощью силы, и мне придется подчиниться...
Он замолчал. Бинго ждал более конкретных условий.
— Загадки вас устроят? — предложил ему Соллум.
— Да, — ответил соддит.
— Очень хорошо. Тогда мы будем задавать друг другу загадки.
Лицо Соллума казалось неподвижной маской печали и надменности. Он как будто осматривал с огромной высоты смехотворно маленькую жизнь Бинго и находил в ней только повод для разочарования. |