И такая связь возникла, правда, не между Юдифью и Рериком, а между благородной Хирменгардой, супругой графа Гонселина Анжерского, и заезжим молодцом по имени Драгутин. Сведения об этом были получены графом Бернардом, можно сказать, из первых рук, и ему ничего не оставалось, как только сетовать про себя на распущенность нынешней молодежи.

Справедливости ради надо сказать, что граф Септиманский попытался намекнуть коннетаблю Виллельму на недостойное поведение его дочери, но старый мерин, похоже, не понял доброжелателя и в ответ только пожал плечами. Возможно, муж прекрасной Хирменгарды по-иному отреагировал бы на намеки благородного Бернарда, но, к сожалению, графа Анжерского не было в Париже, и влюбленные могли предаваться блуду, не думая о последствиях.

Граф Септиманский уже и сам был не рад, что с головой погрузился в любовные интриги королевского двора, ибо вал сплетен, обрушившийся на его голову, мог бы подорвать веру в добродетель у любого, даже самого благочестивого человека. Ну кто бы, например, мог подумать, что супруга юного Карла, благородная Тинберга, дочь истового поборника веры Герарда Вьенского, подарит свое расположение заезжему викингу по имени Лихарь. Правда, осведомитель графа Бернарда не был уверен, что грехопадение благородной Тинберги уже состоялось, зато у него не было никаких сомнений в том, что сам Карл проводил ночи напролет в объятиях прекрасной Володрады, и это при полном попустительстве ее братьев, Раймона и Гарольда Рюэргов, которые таким способом, похоже, пытались приручить государя.

За всем этим, безусловно, стояла интрига с далеко идущими последствиями. Похоже, Меровинги надеялись использовать легкомыслие молодого государя, подорвать влияние сеньоров южных провинций, Аквитании и Прованса, и укрепить свое положение в Нейстрии, где христианская вера подвергалась постоянному давлению со стороны хранителей языческих культов. И ради этого они решили не стесняться в средствах. Однако мало подложить в постель Карла Володраду, надо еще бросить тень на его нынешнюю супругу Тинбергу. Конечно, связь с залетным молодцом могла дискредитировать юную королеву в глазах мужа и двора, но ее причастность к языческим культам сделает это с куда большим успехом. За таким скандалом почти наверняка последовало бы отлучение ее от церкви, развод с Карлом и великое посрамление графа Герарда Вьенского, который сразу же потерял бы доверие папы Евгения и всех епископов.

Впрочем, граф Септиманский не стал торопиться с выводами и уж тем более бить во все колокола. Никаких доказательств измены Тинберги ни собственному мужу, ни христианской вере у него не было, а слухи и сплетни и в Париже, и в империи мало кого волновали.

– А ты уверен, что этот тайный домик действительно существует? – пристально глянул Бернард на верного центенария. Вообще-то, этот самый Гуго, поднятый графом Септиманским из самых низов, был верным человеком, но уж слишком невероятными казались сведения, которые он донес до ушей своего сеньора. Одно дело – любовные шашни благородных дам с любезными кавалерами, и совсем другое – тайный культ Великой Матери, расцветший пышным цветом под боком у епископов Драгона и Венелона.

– Этот дом тщательно охраняется, и все мои попытки туда проникнуть оказались безрезультатными, – вздохнул Гуго. – Однако мне удалось выяснить, что хозяйкой дома является некая Сенегонда, вдова мечника Изенбера, верой и правдой служившего императору Людовику Благочестивому.

– И что с того?

– Ничего, сеньор. Только эта Сенегонда свободно посещает королевский замок и встречается не только с графиней Хирменгардой, но и с императрицей Юдифью. Более того, сама Юдифь неоднократно посещала дом на окраине. Правда, делала она это исключительно в ночную пору, в сопровождении мажордома Геррика и нескольких мечников. Последний раз это было два дня назад. К сожалению, моему человеку не удалось близко подобраться к окну.