— Не могу сказать, как это подействовало на меня, поскольку не знаю, как описать. Одно знаю точно: я не могу смотреть, как ты страдаешь.

Кэт молча взяла таблетку и осушила стакан сока. Ради него, как он просил, не ради себя. Когда она проглотила лекарство, Кай потянул ее за волосы.

— В этой таблетке наркотика вряд ли больше, чем в аспирине, Кэт. Бейли сказал, что даст тебе что-нибудь покрепче, если нужно, но предпочел бы, чтобы ты обошлась этим.

— Все будет отлично. На самом деле мне скорее неудобно, чем больно.

Она лукавила, и Кай не поверил ей, но они оставили пока все как есть. Каждый из них двигался осторожно, боясь испортить то, что, возможно, вновь расцветало. Кэт посмотрела на пустой стакан сока. Холодный, свежий вкус все еще оставался у нее на языке.

— А доктор Бейли не сказал, когда я смогу опять совершать погружения?

— Погружения? — Кай нахмурил брови, когда открывал тарелку с яичницей с беконом и тостами. — Кэт, ты даже не встанешь с кровати до конца недели.

— С кровати? — повторила она. — Всю неделю?

Кэт не обратила внимания на перегруженную едой тарелку, глядя на него с открытым от удивления ртом.

— Кай, меня ударил электрический скат, а не напала акула.

— Тебя ударил скат, — согласился он. — И твой организм настолько истощен, что Бейли едва не отправил тебя в больницу. Понимаю, тебе, возможно, нелегко пришлось после смерти отца, но ты ничего не сможешь делать, если не позаботишься о себе.

Кай упомянул о смерти ее отца впервые, и Кэт вдруг подумала, что он до сих пор не выразил ей соболезнований.

— Врачи, как правило, беспокоятся из-за пустяков… — начала она.

— Только не Бейли, — гневно перебил ее Кай. — Он жесткий, циничный старый козел, но дело свое знает. Он сказал мне, что ты, видимо, доработалась до грани истощения и сопротивляемость организма равна нулю, ты весишь на добрых десять фунтов меньше, чем положено. — Кай протянул ей вилку. — Нам нужно с этим что-то сделать, профессор. Начинаем сейчас.

Кэт посмотрела на импровизированную яичницу-болтунью из четырех крупных яиц с шестью кусками бекона и четырьмя тостами.

— Вижу, ты твердо решил, — пробормотала она.

— Я не желаю, чтобы ты заболела. — Кай снова взял ее руку и крепко пожал. — Я твердо решил заботиться о тебе, Кэт, нравится тебе это или нет.

Она посмотрела на него своим спокойным задумчивым взглядом.

— Не знаю, нравится ли мне это, — решила она. — Но полагаю, мы узнаем об этом.

Кай опустил вилку в яичницу:

— Ешь.

Улыбка заиграла в уголках ее рта. Ее никогда в жизни не баловали, и она подумала, что к этому слишком легко привыкнуть.

— Ладно, но на этот раз я поем сама.

Кэт знала, что не сможет съесть все целиком, но ради него, ради мира между ними, она решила съесть хотя бы половину. Пусть он порадуется.

— Ты все тот же прекрасный повар, — заметила она, разрезая бекон пополам. — Гораздо лучший, чем я.

— Если будешь вести себя хорошо, я, возможно, пожарю камбалу сегодня вечером.

Кэт вспомнила, как изысканно он готовил рыбу.

— Насколько хорошо?

— Настолько, насколько это требуется.

Кай принял кусок тоста, который она предложила ему, и щедро намазал джемом.

— Может быть, я закажу торт с помадкой в «Насесте».

— Похоже, мне придется вести себя как можно лучше.

— Это идея.

— Кай… — Кэт ткнула вилкой в яичницу.

«Неужели еда всегда требовала таких усилий?»

— Насчет прошлой ночи, что случилось…

— Нельзя было предотвратить, — закончил он.