Утро первого боевого дня представляло такую картину: среди костров, тюков, груд сваленного оружия, групп людей, завтракающих или чистящих ружья, можно было видеть арабов, быстро собиравших вокруг себя внимательную толпу. Протолкавшись через одну такую группу, Гент увидел дервиша, высохшего черного старика с седой бородой и огромным тюрбаном. Перед стариком лежал пожелтевший свиток, испещренный красными линиями, — гороскоп, составленный на предмет похода. Старик, полузакрыв глаза, качался и бормотал:

— Слушайте, слушайте! Белая звезда гасит черную звезду, храбрая кровь кипит, лев умерщвляет гиену! Светила небесные благоприятствуют! Небо дает знаки, понятные посвященным! Идите смело вперед!

Эта галиматья вызвала взрыв воинственных воплей, сливавшихся с воплями муллы, напутствующего войско в другом конце площади. Трубили в огромные буйволовые рога, били в барабан-гомас, издававший тусклый, басистый звук; расхаживали муллы с рыжими бородами, благословляя арабов. В углу, прижатый к стене набожными правоверными, толкователь Корана тянулся на носках, выкрикивая соответствующие моменту цитаты. В другом месте Гент увидел голых негров, мажущих друг друга какой-то дрянью, приготовленной колдунами из цветов лиан и сока алоэ, — смесь, предохраняющая от ран.

Перед выступлением все сгрудились вокруг оратора, произнесшего маннемо (речь):

— Слава! Слава! Дорога перед вами, лесные хищники ждут вас! Они грабят ваши караваны, воруют слоновую кость, убивают ваших жен и детей! С вами арабы, с вами белый человек. Сражайтесь, убивайте и ешьте! Ступайте!

Ужасный гвалт покрыл эту речь. Ворота раскрылись, и солдаты ринулись пестрым потоком, прыгая и стреляя в воздух.

— Наши молодцы увлечены Марсом! — сказал Стэнли Генту. — Все в азарте.

Он был спокоен и уверен, но Гент ограничился молчаливым кивком. У него было дурное предчувствие.

Отряд растянулся; белые и носильщики каравана двигались в некотором отдалении от главного ядра войска. Дорога шла редким лесом, среди полян и скалистых обломков. Вечерело, солнце бросало лучи из-за верхушек деревьев.

Вдруг Гент увидел, что впереди отряда произошло замешательство. Часть носильщиков побросала тюки и столпилась, горячо толкуя о чем-то. В толпе были Асмани и его друг Мабруки.

Стэнли тоже увидел это. Гент снял ружье, держа его наготове. Стэнли побледнел, но глаза американца вспыхнули, когда он заметил, что некоторые пагасисы обернулись к ним, схватившись за ружья.

— Туда, туда, Гент! К ним! — вскричал, подбегая, Стэнли. Гент был рядом. Асмани и Мабруки бросились в сторону и, взбежав на пригорок, укрылись там, выставив дула, красноречиво наведенные на дорогу.

Стэнли прицелился в Асмани.

— Немедленно идите сюда!

Это был такой бешеный оклик, за которым мог последовать только выстрел. Бунтовщики хорошо знали своего музунгу. Дула на холме исчезли. Две угрожающего вида фигуры спустились к дороге; Мабруки держался несколько позади. В тот момент, когда Асмани приблизился к Стэнли, Мабруки одним скачком очутился сзади путешественника и поднял ружье, но Гент ударил его прикладом в грудь, и дикарь грохнулся. Тревожно оглянувшись на это, Стэнли снова обратился к Асмани, стоявшему со зловещим огнем в глазах.

— Чего ты хочешь, негодяй?! — сказал Стэнли.

— Ты нанимал нас не на войну. Эта дорога худая, говорят. — Мулат держал палец на спуске ружья. Мгновенно он выбросил ружье к плечу, и то же сделал американец. Стэнли готовился нажать спуск, когда очнувшийся Мабруки выбил ружье из рук мулата и бросился к ногам Стэнли.

Это спасло Асмани. Дикарь, видя, что он безоружен, согнулся и побежал. Стэнли выстрелил, но покаянное трение Мабруки о его колено помешало верности прицела; Асмани исчез в деревьях.