— Какой еще Марии? — с тихой угрозой спросила Елисава. — Той, о которой тогда болтал Ульв?

— Это все пустое, Эллисив! — утешил ее Бьёрн. — Ничего такого не произошло. Я имею в виду… Он же не взял ее с собой, хотя мог бы. А значит, он все-таки верен тебе и хочет жениться на тебе.

— Отлично! — язвительно отозвалась Елисава. — Вот только не знаю, хочу ли я выйти за него. Уж не потому ли он три дня не показывается нам на глаза, что от любви робеет и смущается?

Оба варяга засмеялись.

— О таком человеке, как Харальд, ничего нельзя знать наверняка, — сказал Бьёрн и развел руками. — Но я думаю, что ты хорошо сделаешь, если наденешь свое самое красивое платье… если, конечно, его мнение для тебя еще что-то значит.

— Не думаю, — фыркнула Елисава. — Если он не торопится нас повидать, то и мы не будем перебирать все наши платья в надежде, что солнце его бесстыжих глаз озарит наш убогий дом!

С этими словами она повернулась и ушла. В глубине души княжна надеялась, что оба верных воина немедленно пойдут к Харальду и передадут ему ее слова.

В толпе мелькнуло озабоченное лицо норвежца Ивара, за ним проталкивались Гудлейв и Альв. Но Елисава быстро поднялась по лестнице, чтобы не встречаться с ними. Ее сейчас совсем не тянуло разговаривать с посланниками норвежского конунга Магнуса. Ей было бы легче, если бы она точно знала, чего хочет. Но она не могла ни на что решиться. Магнус наверняка был бы неплохим мужем — они знают друг друга, он уже конунг, а с двумя вздорными старухами она как-нибудь справилась бы, недаром же она знатностью рода превосходит их обеих! Ее судьба была бы устроена вполне приличным образом. Харальду в этом смысле нечем похвастаться, но почему-то при мысли о нем у Елисавы захватывало дух. Казалось, будто несешься с высокой горы на санях, — и жутко, и весело.

Следующий день спозаранку выдался шумным и суетливым: после обедни был назначен пир в честь герцога Фридриха. У княгини накрыли стол для нее и дочерей, братья завтракали в гриднице с дружиной, но так и осталось неизвестным, удалось ли им в этой суете что-то съесть или пришлось, как многим в этот день, терпеть до пира. Даже завтрак самой хозяйки вышел весьма сумбурным. Челядь была вся в заботах, и княгиня Ингигерда два раза вставала из-за стола, чтобы дать какой-то ключ, присмотреть за чем-то и распорядиться.

— А ты так любишь поспать, что у тебя никогда ничего не будет готово! — Прямислава дразнила Предславу, которая даже ради такого события не удосужилась встать пораньше.

— Когда я выйду замуж, у меня будет челядь, которая справится без меня! — невозмутимо и беззаботно отвечала та. — А вот Лисаве меньше повезет.

— Почему это мне меньше повезет?

— Говорят, в Нореге жены конунгов сами доят своих коров. И еще радуются, что коров этих так много. А Харальд раздобыл в Византии столько золота, что купит тебе тысячу коров, и ты будешь доить их с утра до ночи!

— Пока я слышала только об одном норвежском конунге, который годился бы мне в мужья! — с нажимом на слове «конунг» ответила Елисава. — И его имя вовсе не Харальд! А Харальд вообще пока никто, знатный бродяга, нахальный хвастун!

— Доедайте, дети мои, а не то опоздаем к обедне! — одернула их княгиня Ингигерда. — Вам уже пора одеваться.

Одевание заняло немало времени, но зато когда князь Ярослав Владимирович во главе своего семейства и дружины шествовал в собор Святой Софии, никто из видевших их не усомнился бы, что перед ним один из величайших государей христианского мира. Княгиня Ингигерда с тремя дочерьми и невесткой, сам князь Ярослав с пятью бывшими при нем младшими сыновьями блистали разноцветными византийскими шелками, золотым и жемчужным шитьем, цветным сафьяном сапог, золотом украшений и оружия, так что глазам было больно смотреть на них.