|
А между тем кольцо, словно не желая заканчивать свой путь на дне озера, упало на широкий глянцевый, по цвету напоминавший лягушечью кожу, листок кувшинки, и большой селезень, случайно залетевший в сад к местным уткам, проглотил его, приняв за корм. В какую страну он унес его, кому потом досталось сокровище, получившее название «Кровь падишаха», — об этом не знали многие века. На земле вспыхивали кровопролитные войны, стирались с лица государства, менялись правители. Был ли замешан в этом перстень, который, насытившись кровью врагов своего хозяина, жаждал его крови? Об этом никто не знал. Никто не знал, как он оказался в русской дворянской семье, не принося несчастий ни им, ни их друзьям. Вероятно, эти люди никому не желали зла, и перстень задремал до поры до времени, пока что-то не пробудило его дьявольскую силу.
Пролог 1977 год. Москва
— Мама, мама, почему этот дядя так одет? Жарко же, мама. Пухленькая, светленькая девочка лет восьми, в зеленом платье в черную клеточку, с забавными ямочками на кругленьких щечках, слегка тронутых румянцем, моргала длинными пушистыми ресничками. — Мама, ну почему? Давай скажем ему, что он простудится. Нельзя одеваться тепло, когда жарко. Он вспотеет и заболеет, правда, мамочка? Она дергала за руку красивую женщину с белокурыми волосами, уложенными в высокую прическу. — Мама, скажи ему, мама. Женщина бросила взгляд на худого молодого человека лет тридцати, облаченного, несмотря на жару, в длинный плащ и шляпу и безучастно стоявшего возле столба на остановке, кишевшей людьми. Его лица она не разглядела, да и не стремилась к этому. «В автобус мы не попадем, — пронеслось у нее в голове. — Господи, сколько же ждать следующего?» — Мама, мама, скажи ему, — ныла дочка. Дама слегка дотронулась до головки девочки, украшенной огромным зеленым искрящимся бантом, похожим на гигантскую бабочку-махаон: — Леночка, может быть, дядя болен. И потом, некрасиво приставать к незнакомым. Он уже достаточно взрослый, чтобы самому решать, как одеваться. — Ну, если ты так считаешь… — произнесла Лена, подражая матери, и дернула плечиком: — Да, наверное, ты права. Она переключилась на крошечную облезлую болонку, вырывавшую поводок у пожилой женщины с огромной авоськой в руках: — Мама, а купи мне песика! — Этот вопрос мы, кажется, уже обсуждали, — отозвалась мать, поправляя и без того идеальную прическу. — Если ты готова вставать посреди ночи и идти гулять со своим питомцем, папа подарит тебе щенка. Если же нет и вся работа падет на мои плечи, ни о каких животных не может быть и речи. — Я сказала, я сказала! — Девочка так сильно дернула руку женщины, что та пошатнулась и открыла рот, ярко обведенный помадой, чтобы утихомирить ребенка, но тут же передумала, увидев подходивший автобус. Толпа ринулась к нему, как стадо бизонов. Мужчины, забыв об элементарной вежливости, работали локтями, наступали женщинам на ноги, пробираясь к дверям. Обдавая даму едким запахом пота, они и не пытались пропустить ее вперед. — Быдло! — брезгливо заметила она. — Самое натуральное быдло. Понаехали из деревни! Будто столица резиновая. Лимита! Она оттащила дочку, чтобы толпа, штурмовавшая автобус, не покалечила ее. — Мама, мы не успеем! — удивленно сказала Лена. Дама махнула рукой: — Ничего, подождем другой. Он придет более пустой, вот увидишь. — Но я хочу домой, — заупрямилась девочка. — Я устала. Ножки болят. Она рванулась вперед, потащив за собой мать, но автобус уже тронулся с места, оставив кучку недовольных переругивавшихся людей. |
