Она достала гребень из можжевельника и принялась расчесывать густые пряди, потом натерла гладкую кожу Гюльжан благовониями. Зейнаб, переминаясь с ноги на ногу, нетерпеливо ожидала своей очереди.

— Завтра учиться пойдете, — сказала старуха. — Науки всякие будете проходить, язык наш выучите, танцы. Но самое главное — любовная наука. Будете хорошо ублажать мужчину — он вас отблагодарит.

Зейнаб улыбнулась, показав острые белые зубы. Гюльжан сжалась и поникла. Она вспомнила, как один раз, проснувшись среди ночи и почувствовав необъяснимый страх, побежала в комнату родителей, распахнула дверь и остановилась, пораженная пыхтением и стонами отца. Девочка осторожно закрыла дверь, оставив щель, и, зная, что поступает нехорошо, приникла к ней. Пламя свечи едва освещало два барахтавшихся тела, мужчина — ее отец — делал ритмичные движения, почти вдавив мать в лежанку, а потом, устало откинувшись на подушки, произнес:

— Теперь у нас будет сын, я постарался на славу.

«Значит, так появляются дети. — Маленький мозг черкешенки бешено заработал. — Ну почему так? Мама говорила, что их дает Аллах».

Утром она хотела спросить об этом у Хурмат, но стыд помешал это сделать. Впервые увиденное совокупление показалось ей бесстыдным, мерзким, недостойным, и девочка постаралась забыть о нем, как о ночном кошмаре. И вот сейчас Лейла намекала, что — рано или поздно — они окажутся в постели падишаха, и он, распластав их на кровати, изомнет худенькое тело, чтобы произвести на свет наследника. А они должны будут сделать так, чтобы он получил от этого удовольствие.

— Когда нас отведут к падишаху? — шепнула она Зейнаб, и та хихикнула:

— Ты уже торопишься, подруга? Скоро все узнаем. Впрочем, тебе долго придется ждать своего часа. Ты совсем мала. Я старше на два года.

Прислушиваясь к их бормотанию, Лейла скомкала мокрые полотенца и бросила их на пол.

— Вы обе должны стать девушками, тогда я представлю вас моему луноликому господину Исмаил-бею, — пояснила она, пожевав синими губами. — Но не прежде, чем вас оценит его мать. Она должна первой взглянуть на девушек, с одной из которых ее сын проведет ночь.

— Это буду я, — шепнула Зейнаб. — Я понравлюсь матери падишаха, вот увидишь!

Гюльжан посмотрела на подругу и пожала узкими плечами.

— Наверное, так и будет. А у меня нет желания кому-либо нравиться. Я хочу домой, в родную деревню.

— Ну и дура! — охнула Зейнаб, принимая от Лейлы белую шелковую сорочку. — Ох, какая же ты дура!

После хамама старуха проводила девочек в комнату. Эбеновая эфиопка и две мулатки были переведены в другое помещение. Англичанка и француженка нежились в постелях. Первая, Норма, сегодня должна была встретиться с падишахом. Девушка, раскинувшись на кровати, мечтательно смотрела в потолок, украшенный лепниной, и ждала Лейлу с верховным евнухом. Вскоре они явились и с бесстрастными лицами увели заметно нервничавшую англичанку. Позже Гюльжан узнала, что старуха помогала невольницам приводить в порядок лицо и тело. Лейла была специалистом по этой части, но с недавних пор — все же старость брала свое — ей помогали две невольницы. Гюльжан, удобно устроившись на мягкой, пахнувшей эфирными маслами постели, задремала, свернувшись калачиком, как котенок. Сквозь дремоту она слышала, как Зейнаб пыталась общаться с француженкой Анеттой, но их языки были слишком непохожими, и девушки не понимали друг друга. Вскоре ее подруга тоже засопела, и маленьких черкешенок разбудил только приход Лейлы и Нормы. Старуха зажгла светильники на стенах, и Гюльжан ахнула, увидев англичанку. Ее стройное тело с пышными грудями было расписано хной, голубые глаза с подкрашенными сурьмой веками казались огромными.