Этот каньон был совершенно безводным, и путь по нему вел в гору. Вскоре подъем закончился, и краснокожие оказались на широкой скалистой равнине, в которую глубоко врезалась большая сеть каньонов, имевшая многочисленные ответвления. Было светло, ибо луна маячила в безоблачном ночном небе прямо над ними. Галопом они промчались по равнине, а через полчаса дорога пошла вниз и местность спустилась в широкую, отлогую выемку. Справа и слева подобно мощным крепостным стенам незыблемо стояли скалы, вздымавшиеся тем выше, чем глубже спускались всадники, а через некоторое время впереди вдруг, словно мираж, возникли пышные кроны деревьев, под которыми горело множество костров. Это был лес, настоящий лес! Прямо посредине опустошенной бурей и превращенной солнцем в камень равнины!

Существовал он лишь благодаря впадине в рельефе. Бури ревели над выемкой, тщетно пытаясь проникнуть внутрь, где в результате скопившихся осадков образовалось озеро, вода которого растворила землю и питала корни деревьев. Это был Па-мов, Лес Воды, к которому так стремился Большой Волк.

Теперь лунный свет не требовался — так многочисленны оказались горевшие здесь и служившие хорошим ориентиром огни. У костров текла оживленная жизнь — будни военного лагеря. Не было видно ни палаток, ни хижин. Многие воины лежали у огней на подстилках либо прямо на голой земле; тут же среди них посапывали лошади. Здесь, в Па-мов, должны были собраться группы всех племен юта для военного похода.

Подъехав к первому огню, Большой Волк остановился, спешился, дал знак своим людям ждать здесь и окликнул одного из сидящих у костра, назвав имя — Нанап-неав. Слова означали «Старый Вождь», и, стало быть, это имя носил непременно верховный вождь всех племен юта. Тот, к кому обратился Волк, поднялся и повел его к озеру, на берегу которого отдельно от других горел большой костер. Вокруг сидели четверо индейцев, все украшенные перьями. Один из краснокожих привлекал особое внимание. Его лицо не покрывала боевая раскраска, оно было испещрено неисчислимыми глубокими складками и морщинами. Его длинные седые волосы спадали на плечи. Этому белому как лунь человеку было по меньшей мере лет восемьдесят, но он сидел так прямо, гордо и уверенно, будто ему нет еще и пятидесяти. Он окинул прибывшего пристальным взглядом, но не поприветствовал его и вообще не сказал ни слова; так же молчали и остальные. Большой Волк сел и безмолвно уставился перед собой. Так продолжалось некоторое время, потом наконец с уст старика слетело:

— Дерево сбрасывает листву осенью, но если оно теряет ее раньше, то становится ни к чему не пригодным, сохнет и должно быть срублено. Три дня назад он еще носил их. Где они сегодня?

Вопрос, содержавший в себе уничтожающий упрек для такого храброго воина, как Большой Волк, касался орлиных перьев, которые сейчас у него отсутствовали.

— Завтра украшения заблестят снова, а на поясе будут висеть скальпы доброго десятка бледнолицых! — ответил Большой Волк с пылающими ненавистью глазами.

— Большой Волк побежден бледнолицыми и теперь не имеет права носить знаки его доблести и звания?

— Только одним бледнолицым, но тем, чей кулак тяжелее сотен кулаков других белых!

— Им мог быть только Олд Шеттерхэнд!

— Это он.

— Уфф! — вырвалось у старика, и его восклицание подхватили другие. Потом он спросил: — Значит, Большой Волк видел этого знаменитого бледнолицего?

— Его, а также Олд Файерхэнда, Виннету, длинного и толстого охотников и многих других.