Ирина Кисельгоф. Соль любви
Глава 1
Мои родители разошлись, когда мне исполнилось одиннадцать лет. Я даже не могу вспомнить, как это случилось. Знаю только, что папы дома не было. Он тогда уже ушел. Насовсем. Но я не забыла, как моя подружка Валька на кухне моей квартиры прыгала и кричала: – А я знаю! А я знаю! Твои родители не любят друг друга! – Как не любят? – растерялась я. – Не любят! Не любят! – верещала Валька. Я не помню того времени, но до сих пор слышу ее пронзительный визг. – Не любят! Не любят! – Любят! – заорала я. – Гадина! Гадина мерзкая! И, не помня себя, бросилась на Вальку. Я лупила ее до крови, нас еле растащили. Меня наказали за то, что развелись мои родители. Поставили в угол и забыли. Я стояла в углу, пока уходили гости. Гости ушли, а я осталась в кухонном углу. Я стояла, пока могла, потом привалилась к стене, потом сползла на пол и заснула. И проснулась от солнца. В солнечном четырехугольнике, перечеркнутом двумя жирными полосами прямо на мне. Я помню, отец любил меня без памяти. После развода он исчез, и больше я его не видела. Оказывается, можно любить и забыть. Тогда я об этом не знала. Моя мать отвезла меня к бабушке. Поцеловала и ушла строить новую жизнь с новым мужем. Родила одного ребенка, потом второго. Так у меня появились два брата. Но мне от этого лучше не стало. Я и семья моей матери существовали отдельно. Не знаю почему, но в детстве я никогда у них не бывала. Видела только фотографии моих братьев, их приносила мать показать моей бабушке. Так получилось, что муж моей матери, потом братья, все вместе и каждый по отдельности, забирали у нее частицу памяти обо мне. Поначалу она меня навещала, потом все реже и реже, а потом стала забывать поздравить с днем рождения. Когда это случилось впервые, я ей позвонила. – Привет, – поздоровалась я. – Ты когда приедешь? – Сегодня не смогу, зайка, – отрывисто ответила моя мать. – В другой раз. – Как в другой? – я вдруг осипла. – У меня сегодня день рождения. – У тебя же двадцатого! – неожиданно разозлилась она. – Еще два дня! – Сегодня двадцатое. Стоя в прямоугольнике солнечного света, я слушала, как молчит моя мать. – Я не успела купить подарок, – наконец сказала она. – Совсем замоталась. Дениске всего пять месяцев. Я не могу за всем уследить. Мне хотелось объяснить, что я соскучилась, что надеялась, что считала дни, но не проронила ни слова. Просто поняла – все бесполезно. – Что ты хочешь? – кричала моя мать. – Ты взрослая, должна понимать! Думать надо! У тебя самой будут дети! – Я не видела тебя почти полгода, – вяло произнесла я и прислонилась к стене. – Я куплю тебе подарок! Я сползла на пол вместе с гудящей трубкой и только сейчас заметила, что снова сижу в углу. Угол забвения оказался не таким, как другие углы. Мириады частиц позолоченной пыли сложились в нем серо-коричневыми пушистыми веретенами, легкими и мягкими. Они взлетали от дуновения ветра пушистыми дирижаблями и, сверкнув позолотой в прямоугольнике солнечного света, возвращались на место. В угол забвения. Туда, где сидела я. Так угол, прямоугольник солнечного света и пыль сложились в мой личный архетип забвения.
* * * Моя мать привела меня к бабушке, они разговаривали на кухне за закрытой дверью. Я теребила пальцами крученую бахрому бордовой плюшевой скатерти и вертела головой. Стены были увешаны картинами и фотографиями красавиц в невиданных мной белоснежных, кружевных платьях, шляпах с перьями и вуалетками и мужчин в сюртуках, фраках, котелках и цилиндрах. |
