— Что ж это депутат зажался? Мог бы и так отдать.

— Говорю же, у этого Арсения зимой снега не выпросишь.

— Он нравится Екатерине?

— Да ладно тебе! Только куда ей деваться?

— Что значит куда? Она же не рабыня.

— А где другую работу взять? Нет ее на селе. Если только в Москву податься и передком торговать, как Ленка Гусева.

— Петрович! — повысил голос прапорщик. — Прекрати!

— Да плевать мне на все.

Николаев опрокинул тележку под навес, взял пяток поленьев, вошел в дом через заднюю дверь. За ним шагал Петрович с такой же поклажей. Роман растопил печь. Дом быстро заполнился теплом. Да и на улице пока еще мороза не было.

— Гуся предупредил о приезде? — спросил Роман.

— А как же. Он уже должен из магазина прийти. Чего-то задерживается. Наверное, Катька ему допрос насчет тебя устроила.

— Он же ничего не знает.

— Эх, Рома, бабы есть бабы. Знает или нет — неважно. Если прицепится, то скоро не отвяжешься.

— А самогон?

— У меня не четыре руки. Сейчас тележку оттащу домой, принесу первачка. Маринка в бутылки разливает. Кстати, она тоже собирается зайти, посидеть с тобой.

— Пусть, я только рад буду.

— Нет, я сказал, что ты вечером сам к нам заглянешь. На хрена бабам мешать мужикам? Как раз и Катька с работы вернется, если ее крысеныш-депутат не увезет. Но вроде сегодня его джипа на деревне не было.

— На внедорожнике раскатывает?

— А то! У него же, почитай, в каждой деревне по магазину, кафе на трассе, в райцентре автосервис и еще что-то. Развернулся этот сучонок. При прежней власти его отец председателем райисполкома был. Такой же ворюга. Еще тогда на «Волге» ездил, а она стоила, как все дома на нашей улице. Так-то! Как это в книжках называется? Преемственность поколений?

— Коррупцией это называется.

— Одна хрень. — Петрович выглянул в окно и сообщил: — А вон и Гусь твой шкандыбает. Встречай, я за самогоном.

Друг детства ввалился в дом с шумом и большой сумкой:

— Рома, твою мать! Наконец-то изволил приехать. Дай-ка я обниму тебя, братан.

Николаев указал на сапоги друга, запачканные грязью:

— Ты кирзу сними. Катька тут прибирается, а ты будто специально дерьма поднабрал.

— Без базара.

Гусев сбросил в сенях сапоги, в носках, не надевая тапок, прошел в главную комнату, которую родители Романа по-стариковски называли горницей.

Он обнял друга и заявил:

— Кого-кого, Рома, а тебя я всегда рад видеть.

— На селе наших ребят не осталось?

— Почему? Есть кое-кто. Многие, правда, на заработках обретаются. Я вот тоже на десяток дней уезжаю склады охранять. У каждого своя жизнь. Да и корешился я по-настоящему только с тобой и еще с Шарниром.

— Он на селе?

Шарниром товарищи звали своего друга, Шарнина Александра Сергеевича.

— Нет, Саня в Москве, но не работяга какой. По ментовской линии пошел, сейчас уже майор, на Казанском вокзале в отделе служит. То ли начальником, то ли заместителем. Сюда редко приезжает. У Шарнира семья, двое детей, мать забрал, хата пустая на отшибе стоит. Ну а батя у него, сам знаешь, еще в девяностые утоп в пруду по пьянке.

— Знаю. Значит, Шарнир майор?

— Угу! Недавно получил.

— Откуда знаешь, если он не приезжает в село?

— Так я на работу из района на электричке езжу. Прямиком на Казанский вокзал.