Еще месяц назад я ничего, можно сказать, не знал об Эдварде Ф. Эшбернаме, кроме инициалов Э.Ф.Э. на десятках чемоданов и чемоданчиков из превосходной свиной кожи. Обтянутые кожей, как перчаткой, ящики под пистолеты, коробки под воротнички, рубашки, приборы с письменными принадлежностями, дорожные несессеры ровно на четыре флакона с лекарствами; круглые шляпные коробки, высокие «пеналы» под охотничьи шлемы. Сколько ж надо было освежевать бешеных свиней, чтоб выделать достаточно кожи для столь обширного гардероба! Пару раз мне довелось заглянуть в личные покои Эшбернама, и каждый раз он был без сюртука и жилета, — помню еще, меня поразила длинная элегантная линия его брюк от талии до носков ботинок У него был задумчивый вид, и он с некоторой рассеянностью открывал то один чемодан, то другой.

Господи, и что же они в нем нашли? В нем же ничего не было особенного, клянусь! Весь как на ладони — точнее сказать, как на плацу: солдат всегда солдат! Это точно о нем сказано. Верно, Леонора его обожала — страстно, мучительно, до стона, но точно так же она его и ненавидела. Хотя удивительно, что он вообще у женщин мог вызывать какие-то чувства.

О чем ему было с ними говорить? Особенно когда двое не спускают с тебя глаз? Господи, я, кажется, понял. Все солдаты немного сентиментальны, во всяком случае, те, у кого настоящая армейская закваска. Во-первых, у них такая профессия, в армии не обойтись без громких слов: храбрость, верность, честь, стойкость — привычный офицерский набор. И если своим рассказом об Эдварде Эшбернаме я заронил у вас мысль о том, что он ни разу за десять лет близкого знакомства не коснулся «вечных» тем, это вовсе не так, и я спешу исправить ошибку. Еще до той памятной ночи, когда он разразился исповедью, ему случалось, засидевшись за полночь, выпалить вдруг нечто такое, что невольно заставляло собеседника задуматься о том, что этот Эдвард Эшбернам не лишен сентиментальной жилки. Сказать, что общество порядочной женщины для мужчины — это спасение, что постоянство — величайшая добродетель, — каково? Конечно, все это произносилось очень холодно, без всяких эмоций, разумеется, тоном, не допускавшим ни малейших возражений.

Постоянство! Ну не смешно ли это? Впрочем, применительно к бедному дорогому Эдварду мысль о постоянстве не кажется глупой — он ведь очень много читал, просто зачитывался сентиментальными романами, в которых барышни-машинистки выходят замуж за маркизов, а гувернантки — за графов. Любовный сюжет в его книжках, как правило, шел гладко как по маслу. Он и поэзией увлекался, правда, тоже сентиментальной. Не чурался любовной мелодрамы — сам видел, как у него увлажнялись глаза, когда он читал о последней встрече перед расставанием. Детишки, щенки, увечные — все это трогало его до слез…

Так что, уверяю вас, ему было о чем поговорить с женщиной — притом, что он был очень практичен, знал толк в лошадях, был весьма опытным мировым судьей (правда, тоже не без сентиментальной ноты) и верил искренне, наивно в то, что женщина, которой он в эту минуту объясняется в любви, и есть его суженая, та единственная, которой он будет вечно предан… Да уж, за словом он в карман не лез, будьте уверены, особенно когда рядом не было других мужчин и некого было стесняться. В нашем последнем разговоре меня поразило — это случилось под конец, когда девочку уже отослали в Бриндизи, так сказать, в последний путь, а он в разговоре пытался убедить самого себя и заодно меня в том, что он никогда по-настоящему ее не любил, — и если что-то поражало в его тираде — это ее литературность и выверенная риторика.