— Букварь! Буква-а-арь!..

И эти крики ему снятся. Или это внизу шумят кедры? Или это Саяны потрескивают от удовольствия?

— Буква-а-арь!..

Букварь поднял голову. Чуть влажные снизу жарки лежали на камне. Солнце проваливалось за сопку

— Буква-а-арь!..

3

— А где же хворост? Ты думал, что он растет на горах, да? На границе с Тувой?

Кешка возился у костра, и Букварь не видел его глаз. Движения Кешкины были расслабленные и спокойные, но Букварь знал, что все это — только начало.

— Значит, ты так и не нашел плантацию хвороста? — Кешка все еще не подымал головы.

— Я впервые увидел тайгу, — сказал Букварь. Почему-то все засмеялись. Букварь понял почему: он сказал это торжественно, глухо, словно у него пересохло горло от волнения, и вместе с тем жалко, оправдываясь. И еще потому, что все ждали очередной стычки. Букварь знал это. Отступать было некуда.

— Я впервые увидел тайгу.

— Ничего себе увидел! — промычал Бульдозер. — Мы успели приехать!

Кешка выпрямился. Оперся на палку, которой постукивал по головешкам.

Букварь смотрел на Кешку и видел только губы. Губы у Кешки были розовые и тонкие.

— Ну и как там небо? Все еще на своем месте?

— На своем.

— Висит?

— Висит...

Опять все засмеялись. Даже Ольга. Даже Николай. И ведь Кешка-то не сказал ничего остроумного.

— Висит, значит?

— Ну, хватит!

Букварь рванулся вдруг к Кешке, схватил за ковбойку Готовый врезать. Справа. В челюсть. Стоял резкий, вспружиненный. Кешка снисходительно улыбался, хлопал по-детски ресницами.

Подошел Николай. Отвел руку Букваря. Спрятал улыбку.

— Ладно. Мы так до ночи не управимся. Букварь, помоги с палаткой...

— А чего же он?.. — обиженно протянул Букварь.

«А чего же ты? Ты же сам просил меня не спешить...» Этого Букварь не сказал. Он просто смотрел в глаза Николая. Николай понял. Он все улыбался. Улыбка у него была счастливая.

— Не на шесть же часов, — сказал Николай. Букварь поплелся к палатке.

Палатка стояла недалеко от домика. Углы ее были ненатянутые и мятые, и она казалась лопоухой. Букварь вместе со Спиркиным и Бульдозером стал вбивать колья, натягивать шершавый двухслойный брезент.

— Ставим парус, — сказал Спиркин. Спиркин мог научно объяснить, что такое парус.

Он родился на море. Его отец имел шаланду, полную кефали.

Кешка наловил в Канзыбе хариусов, сорог и бульбанов. Они плавали в большом бачке над костром и благоухали. Ольга, веселая и счастливая, вертелась у костра вся в саже, скакала, оседлав новенькую метлу, и радостно спрашивала, похожа она на ведьму или нет.

Когда ребята уже курили над Канзыбой в ожидании ужина, Спиркин сказал Николаю:

— Вы с Ольгой дом забирайте, а мы палатку.

— Точно, — сделал затяжку Кешка.

— Нет, — сказал Николай, — Ольга одна будет жить в доме.

— Зачем? — вступил Букварь. — Мы все поместимся в палатке. Чего ее стесняться? Она же хороший товарищ.

Все захохотали. Даже Виталий Леонтьев улыбнулся, хотя он был человеком сдержанным.

— Ребят, сейчас он прочтет нам лекцию о том, как ему удалось сохранить невинность, — скривился Кешка.

И когда уже шли к палатке, Букварь услышал, как Кешка, с трудом сдерживая смех, говорил Бульдозеру:

— Надо ему что-нибудь устроить... Устроим ему любовь!.. А!..

...Костер бросал искры в темно-синее небо.