Анастасия Лаврентьевна Строганова долго приглядывалась к Лике, потом отвела сына в сторону и проговорила с выражением красноречивого страха:

— Силушка, милый ты мой! да она у тебя не из курсисток ли тех, что без толку по Петербургу мокрые хвосты треплют?

— Не бойтесь, мамаша, не курсистка Лидия Валентиновна! — поторопился успокоить мать Сила.

— А не больна она у тебя?.. Ведь, глядеть не на что! Худа, как щепка!

— Нет, здорова, мамаша, — едва удерживая улыбку, отвечал Сила.

— То-то, смотри!.. Ох, не радостна мне твоя свадьба, Силушка! Толи бы дело из нашего общества купеческого выбрал… А то слава одна, что генеральская дочка, а ни приданого за ней особенного, ни красоты не видать…

— Ну, уж вы это молчите, мамаша! Лидия Валентиновна — красавица, каких мало, а душа у нее — бриллиант! — горячо возразил Сила.

Лика случайно услышала этот разговор и только улыбнулась в душе.

Приданое, красота, здоровье… какими дикими, какими странными казались ей эти слова… Причем тут красота, здоровье, деньги, когда ее душа тесно прилегла к душе Силы и обе их души ждут появления сверкающего солнца народного благополучия?

Строганов-отец произвел на нее более отталкивающее впечатление, нежели его недалекая супруга. Он своими рысьими глазками умел живо разглядеть все преобразования и усовершенствования на фабрике.

— Баловство это, брат, — сердито хмурясь, произнес он по адресу сына, — распустил парод, поблажки одни… Наших фабричных во как держать надо, — сжимая свой огромный кулак, добавил он, — тогда только они поймут, что они в капиталистах нуждаются, а не мы в них.

Все это вспомнилось девушке, пока она лежала, пробудившись в постели. Новый гудок на фабрике заставил ее быстро подняться… Было восемь часов и все спали еще в нескучневском доме. Только с кухни доносился стук ножей да в гостиной возилась горничная с уборкой комнаты.

Весь дом как бы преобразился с приездом гостей. Вместе с появлением Марии Александровны, матери Лики, появились и шелест шелковых юбок, и одуряющий аромат духов «вера-виолетта», и французская непринужденная болтовня. Брат Анатоль привез с собою безразличное отношение к «диким идеям» Лики и великолепные розы.

Внезапная мысль при виде цветов бросила в краску лицо Лики. Она быстро взглянула на часы.

Четверть девятого. До «Старой усадьбы» всего три версты. Она успеет сходить туда и положить в старом бельведере эти розы. Она не знает, куда увез тело Ханы князь, но место кончины маленькой японочки она покроет цветами. Пусть эти цветы скажут другому бедному увядшему цветку Востока, что его искренне оплакивает златокудрая девушка. И, быстро одевшись, Лика пустилась в дорогу.

ХVIII

Все били уже в сборе, когда раскрасневшаяся, порозовевшая от быстрой ходьбы Лика вошла в столовую.

Ее мать лежала в шезлонге и читала газету. Ее чуть подрисованное лицо могло сойти за молодое при тусклом освещении сентябрьского дня. Невестка Карской, маленькая толстенькая женщина в блузе-распашонке, какие обыкновенно носят беременные женщины, была далеко не авантажна со своим одутловатым лицом и безучастным взглядом усталых апатичных глаз. Лика невольно вспомнила другую Бетси, какою та была года три тому назад, бойкую, веселую хохотушку, и ее сердце болезненно сжалось. Зато Анатолий остался тем же. От замены военного платья штатским отставной корнет не проиграл нисколько. При виде Лики он быстро пошел ей навстречу.

— Наконец-то! А я чуть-чуть не умер с тоски… Смотрел в окно… на красную рябину и вспоминал, что сегодня маленький Рагозин должен приехать со своей Нинеттой из Парижа и какую шикарную встречу закатят ему на вокзале наши друзья!

— Анатоль! — с ужасом протянула Карская и сделала испуганные глаза в сторону Бетси.