|
Причиной этого была, главным образом, его долголетняя военная служба где-то в гарнизоне. Образования он не получил почти никакого и по выходе из военной службы поселился навсегда в деревне одиноким холостяком. Имение у него было небольшое, но средства прекрасные: он вел спартанскую жизнь и был неутомимый хозяин; в прежнее время он даже косил сам. Я у него любил гостить, разумеется, единственно из-за того, что в той же деревне на каникулах жила Саша.
Рано утром (дядя вставал до зари) я заявил ему о своем намерении. – Что ж, поезжай, – сказал он. – Только на какой же? – спросил я. – Этого я уж не знаю. Я запнулся. Дядя всегда любил такую манеру разговаривать. – Я на чалой поеду, – наконец выговорил я. – На чалой я поеду, – ответил дядя. – Значит, на «лысой кобыле»? – Я поеду парой, а ты знаешь, что разъездных лошадей весной у меня только две. – Ну как же быть-то? Дядя улыбнулся. – Ну как же быть-то? – повторил и он. – Значит, надо ехать со мной. «Ехать с дядей!» – уж одно это огорчило меня. Но делать было нечего. Я поскорее собрался, потому что дядя не стал бы ждать ни минуты, и через полчаса мы уже ехали в город, сидя вдвоем на телеге, высоко наваленной соломой. Не стану подробно описывать наше путешествие, жаркое, знойное утро, облака густой пыли на большой дороге и несносно медленное движение за обозом, который мы нагнали. Обоз был очень длинный, и дядя, любивший всегда медленную езду, не стал объезжать его. Пахнущие дегтем телеги были тяжело навалены кулями муки и запряжены седловатыми, огромными, но ленивыми меринами. Возчики, сидя на грядках, дремали, и казалось, что им совершенно безразлично, когда они доберутся до города. Только на одной телеге сидел мещанин, похожий на борзую собаку, и всю дорогу ругался со стариком, ехавшим сзади. Но старик, сутуловатый, толстый, с маленькими глазками и громадной рыжею бородой, по-видимому, ругаться умел очень плохо, и брань выходила вялая, так что не разгоняла скуки. – Посмотрим, долго ли ты продержишься у самого-то, – говорил мещанин, выплевывая подсолнухи и болтая ногами. – Посмотрим! – Небось! – отвечал старик злобно и хрипло. – Небось! Уж если тебя, мошенника, держат… – Меня-то будут держать! – перебивал мещанин. – Все этаких чертей держат, – возражал старик. – «Чертей», – передразнивал мещанин гнусливо, – «чертей»! Слезь, дьявол, высморкайся! Загундосил. – Сам высморкайся! – повторял старик. – Енот, дьявол! – не унимался мещанин. Старик страшно обижался, вскакивал и кричал: – Я не енот, а крещеный человек! Ты сам енот! Но мещанин опять перебивал его… Часов в десять утра (до города было верст двенадцать) мы, наконец, добрались и остановились на постоялом дворе. Дорога, впрочем, не произвела на меня особенно неприятного впечатления. Думая, что часа через два я буду видеть Сашу, грациозную, веселенькую Сашу, я мало обращал внимания на все неудобства и на неприятности дороги. Но на постоялом дворе дело пошло хуже. Еще въезжая в ворота, дядя заметил, что под навесом на телеге лежит прекрасно отпоенный теленок, и сейчас же закричал его хозяину, сидевшему тут же: – Дядя, что это привез продавать – бычка или телушку? – Да, – флегматично ответил мужик. Дядя после этого замолчал и, когда мы слезли с телеги, неизвестно куда скрылся. Я уже успел надеть воротнички (прифрантился) – его все нет. Я бросился, наконец, искать. Забежал в комнаты, где несносно заливалась канарейка, посмотрел еще кое-где – нету. Иду к телеге – навстречу мне дядя, а за ним мужик тащит к нам теленка. |
