Фильм, который шел по телевизору, словно бы являлся продолжением сна. Глазов даже зажмурился и замотал головой. В книге, которую он вчера читал, одним из действующих лиц была музыка. Она органично вплеталась в действие. Маньяк-вампир до вкушения первой крови был дирижером. Он обедал с женщиной под звуки «Аргентинского танго». А за ужином, который приходился на полночь, аппетиту способствовал вальс. Шевалье удачно это описывал. Без сомнения, он чувствовал музыку и понимал. На каждый такт умел положить действие.

Сейчас Глазов смотрел, как под звуки флейты переворачивается большая черная машина, и чувствовал то же, что и вчера, когда читал книгу Акима Шевалье. Если бы его спросили, в чем конкретно заключается сходство, он не смог бы этого логично объяснить. Просто и фильм, и книга вызывали в душе одно и то же чувство: красивая музыка не позволяла воспринимать смерть как нечто конечное. Аким Шевалье воспевал торжество жизни, описывая оргии кровавого вампира. Маньяк не убивал хороших людей, он расправлялся с плохими. Глава концерна умирал, а флейта пела о торжестве справедливости. Те, кому надо, будут жить! Возмездие! Режиссер смаковал подробности в замедленных повторах. Еще раз, и еще… Глазов вздрогнул и схватил программу.

Фильм был снят в этом году, совсем свеженький. Режиссер Андре Никольски. Не на слуху. И фильм малобюджетный. Премий не получал, успеха в прокате не имел, потому и очутился так быстро на кабельном канале в далекой России. Да еще в утренней программе. Или повтор? Пусть будет Андре Никольски. На всякий случай Глазов взял вчерашнюю книгу и посмотрел дату смерти писателя. Аким Шевалье трагически погиб аж целых семь лет назад! Никакого отношения к фильму он не имеет. И жанры разные. Шевалье писал мистику, Андре Никольски показывает реальность. Даже не детектив. Проступок и возмездие. А музыка — что музыка? Начитался, вот и привиделось.

Стряхнув с себя оцепенение, он отправился на кухню. Жена уже ушла на работу, Дмитрий пил кофе в одиночестве. Потом пошел искать работу.

На улице он принялся разглядывать людей. Все куда-то спешили, бежали, и никто не замечал Дмитрия Глазова. Всем на него было наплевать. Ему плохо? Сейчас всем плохо. Каждый сам за себя, и все друг против друга. Ему еще никогда не приходилось искать работу, оказалось — это унизительно. Вот если бы он не попал на прежнюю должность по распределению, а побегал бы по объявлениям, то не поступил бы так опрометчиво.

Дмитрий наметил для себя посещение нескольких учреждений, но так и не зашел ни в одно. Вместо этого он уселся на лавочке в сквере и стал смотреть на весну. Это было гораздо приятнее, чем поиски работы. Глазов смотрел на весну и думал: близится миллениум! Близится конец света! Когда он наступит, известно, а как? Неизвестно. Может, и не стоит искать работу? Раз конец света.

Он ел дешевое мороженое и смотрел на играющих детей. У самого Дмитрия Глазова детей не было. Жене Светлане недавно исполнилось двадцать четыре года, она и слышать не хотела о ребенке, потому что делала карьеру. Светлана ни разу не задумалась над тем, что если сделает карьеру, то не родит вообще.

А на детей смотреть было приятно. Кудрявая девочка с синим бантом в волосах подошла и протянула Глазову игрушечный совочек со словами:

— На. Слепи мне куличик.

Девочка предложила то, что надо: работу. Потому что интуитивно все поняла. И почему из детей вырастают жестокие начальники, которые ничего не хотят понимать? Куда все уходит? Дмитрий послушно залез в песочницу и стал лепить куличик. Наконец-то ему было хорошо.

Он завершил этот день, побродив по окрестностям. В семь часов побрел домой, вспомнив, что с женой вчера так и не поговорил.

И вечером он не сумел этого сделать — помешал звонок в дверь.