Этот план раньше уже обсуждался с германскими военными и был принят ими. Согласились и Джон Девой, и Макгэррити. Турция была готова включить бригаду в состав своей армии на условиях, предложенных Роджером. После долгих споров тридцать семь ирландцев решили отправиться воевать в Египет. Остальные попросили дать им время на размышления. Впрочем, и тех и других несравненно сильнее волновало нечто гораздо более насущное: военнопленные из Лимбургского лагеря пригрозили, что сообщат об отступниках британским властям, и те лишат их оставшиеся в Ирландии семьи пенсий, положенных всем, чьи ближайшие родственники находятся на фронте или в плену. Если это произойдет, их отцы, матери, жены и дети умрут с голоду. Что скажет по этому поводу сэр Роджер Кейсмент?

Для него было совершенно очевидно, что британцы непременно пойдут на это и по отношению к нему самому. Вглядываясь во встревоженные лица вокруг, он сумел лишь заверить солдат, что их семьи не будут брошены на произвол судьбы. Если правительство перестанет выплачивать пенсии, патриотические организации возьмут это на себя. В тот же день Роджер написал в „Клан“, прося создать фонд помощи семьям, которые могут пострадать от таких действий. Сам он, впрочем, иллюзий не питал: деньги, попадавшие в казну „волонтеров“, ИРБ и „Клана“, шли прежде всего на закупку предметов первой необходимости — то есть оружия. В тоске и смятении он твердил себе, что по его вине пятьдесят бедных семейств будут голодать, быть может, заболеют туберкулезом и не переживут наступающей зимы. Доминиканец пытался успокоить его, теперь на Роджера его резоны не подействовали. И еще одна тревога прибавилась к тем, что не терзали его, — все недуги его обострились от этого. Было плохо не только физически — он чувствовал, что теряет душевное равновесие, как случалось в самые трудные периоды в Конго и Амазонии. Казалось порой, что его голова обращается в извергающийся вулкан. Неужели он теряет рассудок? Вернувшись в Мюнхен, он продолжал слать в США и в Ирландию письма, требуя организовать помощь семьям добровольцев. Поскольку письма эти, чтобы сбить со следа британскую разведку, шли кружными путями, через несколько стран, где меняли конверты и адреса, то и ответы запаздывали на месяц или два. Хлопоты его были в самом разгаре, когда прибыл наконец Роберт Монтейт и взял на себя все чисто военные вопросы. Капитан, сочетавший с редкостной порядочностью жизнелюбие и высокий дух авантюризма, привез и официальное обещание — если семьи волонтеров будут лишены пенсий, ирландские революционеры немедленно подадут им руку помощи.

Едва оказавшись в Германии, Монтейт немедленно приехал в Мюнхен знакомиться с Кейсментом, к которому питал давнее восхищение и потому обращался с подчеркнутой почтительностью. Он не ожидал увидеть его в столь бедственном состоянии. По словам Монтейта, никто в Ирландии даже не подозревает, что здоровье Роджера подорвано до такой степени. Но Кейсмент запретил ему распространяться на эту тему и вместе с ним вернулся в Берлин. Представил капитана чиновникам германского министерства иностранных дел и Адмиралтейства. Монтейту не терпелось поскорее взяться за дело и начать военную подготовку бригады, чье будущее видел в самом радужном свете, чего никак нельзя было сказать о Роджере, ибо тот в глубине души считал, что затея его провалилась. Но в течение тех шести месяцев, что Монтейт провел в Германии, он — как и патер Кротти — был для Кейсмента просто Божьим благословением. Оба они не давали ему погрузиться в беспросветность уныния и подавленности, от которых порой бывало недалеко и до безумия.