– А ты тут при чем? – не понял юноша.

– При том, что запах краски уничтожит запах моих трав! А я только что подготовил базилик! Мне нужно срочно закрыть таз. И специи! Мои специи! Ты хоть понимаешь, что ставишь под удар мою репутацию шефа?

– Ты сейчас говоришь так же, как мама, – буркнул юноша, словно недовольный подросток.

– Да! Я буду говорить, как твоя мама, потому что… потому что… прикрой меня… ты меня не видел…

Повар вдруг присел за барную стойку.

– Что? – удивился юноша.

– Иди, неси вино и молчи! – раздался шепот повара.

По тропинке между домами шла женщина. На вид ей можно было дать и сорок, и пятьдесят. Увидев брошенную на поляне гладильную доску, которую Владимир заметил сразу же и расценил как очередной знак общей безалаберности персонала, женщина всхлипнула и без особого энтузиазма начала ее складывать, чтобы убрать. Точнее, сначала задумалась, с тоской глядя на доску. В руках у нее была стопка чистого белья, которое нужно было отнести в дом, и женщина не знала, как поступить – сначала отнести белье, а потом убрать доску, выбивавшуюся из общей картины, или убрать, а потом отнести белье. Некоторое время она постояла в нерешительности, а затем положила белье на шезлонг, стоявший рядом, и потащила доску на место. Назад она вернулась быстро, взяла чистое белье (стопка тут же рассыпалась) и, вскрикнув, начала снова аккуратно складывать простыни и полотенца.

Владимир смотрел на этот процесс с явным любопытством. Его всегда интересовала процедура складывания белья. Женщина делала это особым способом – складывая полотенца не поперек, а вдоль, и затем еще в два раза. Самые маленькие она ловко скручивала в валики. У Владимира тоже были собственные способы складывать футболки и рубашки. Он придерживал края подбородком, ровнял рукава и потом, перекинув, делал складку. Соня вообще не умела ничего складывать. Лишь однажды он попросил ее сложить рубашку, и она сначала разложила ее на кровати, потом загнула рукава… Владимир не выдержал и забрал рубашку, чтобы сложить самому. Соня так и не поняла, почему он рассердился. Из-за рубашки? Он не смог объяснить, что для него это важно, очень важно – как именно лежит рубашка. Они поругались, а Соня обиделась. Он чувствовал себя виноватым и раздраженным, не понимая, в чем именно его вина? В том, что он любит складывать рубашки определенным образом? В том, что Соня не умеет этого делать? Сейчас Владимир с удовольствием смотрел, как женщина ловко и аккуратно складывает простыни. Да, ей пятьдесят, но хорошо выглядит и держится в форме. Ресницы подкрашены, одежда сидит по фигуре. Наверняка очень приятная и милая. Сложив белье, женщина оглянулась и увидела повара, который в этот момент как раз выглянул из-за барной стойки.

– Ты? – Женщина снова уронила белье. – За что ты так со мной? Почему? Почему ты прячешься?

Повар опять нырнул за стойку, спрятавшись, как мальчишка. Владимир утвердился в своих подозрениях: такая хорошая женщина и такой мерзкий типчик этот повар. Недаром он ему сразу не понравился.

– Почему ты все время от меня скрываешься? – Женщина, бросив белье, кинулась к барной стойке. – Немедленно вылезай! Поговори со мной!

Неизвестно, что бы случилось в следующий момент, если бы на полянке не появилась женщина с банкой краски и малярной кистью в руках. Соня немедленно приняла позу вежливой скромной гостьи, слегка уставшей с дороги. Женщина шла решительно, как ходят хозяйки. Она сразу заметила все и всех – хватило одного взгляда. Даже Владимир оторвался от пейзажа и несколько суетливо вернулся на свое место. Юноша соскочил с табурета, схватил поднос и понес его гостям. Повар принялся шинковать морковку.

– Что здесь происходит? – Хозяйка говорила тихо, но очень уверенно.