Дэн медленно двинулся вперед, потом резко остановился: на полу у каменной стены что-то лежало. В полутьме он мог лишь различить какую-то фигуру. Бесс принялась обнюхивать ее, а Дэн, шагнув вперед, оступился на камне и чуть было не упал. Стоя на коленях, он ощупывал распростертое тело, потом, задохнувшись, закричал:

— Барбара! Барбара!

Она лежала лицом к стене, скрестив руки на груди и сжав ладони под подбородком. Колени были поджаты так, что почти касалась локтей.

— Барбара! О, Барбара! Слава Богу! — бормотал Дэн, перевернув девушку. Но когда попытался распрямить ее, то подумал, что рано благодарить Бога: тело застыло и не разгибалось. Он быстро встал и попытался поднять ее, но не смог, тогда, продев руки ей подмышки, медленно потащил к выходу.

При свете дня Дэн внимательно рассмотрел ее. Та часть лица, что не была покрыта грязью, имела восковой цвет смерти. Верх одежды оказался сухим, но юбка — тяжелой от воды, а низ накидки, платья и ботинки покрывал толстый слой мокрой грязи. Значит, Барбара где-то переходила речку, потому что дороги повсюду сухие, промерзшие. Дэн торопливо развел ей руки, расстегнул накидку и платье, и засунул руку под корсаж. Никакого биения не чувствовалось. Он лихорадочно расстегнул все пуговицы, которые были на виду, и просунул ладонь под батистовое белье, ощутив голое тело. Все равно ничего. Тогда Дэн прижался ухом к ее груди, и ему показалось, что послышался слабый стук. Порывшись в кармане куртки, он вытащил фляжку и, открутив серебряный колпачок, наполнил его до краев. Потом прислонил Барбару к своим коленям, закинул ей голову и осторожно принялся вливать жидкость в полуоткрытый рот.

Когда колпачок наполовину опустел, бренди стал выливаться из угла ее рта. Дэн лихорадочно гладил ей пальцами горло, беспрестанно умоляя:

— Барбара, ну давай, глотай. Барбара, Бога ради, давай же!

Нет, не может быть слишком поздно, не может. Зачем ему тогда довелось придти сюда, если уже поздно? Нет, нет. О Боже! Заставь ее проглотить.

Как будто в ответ на его молитву, Барбара сделала глотательное движение, и он чуть не рассмеялся от радости. Она еще раз глотнула бренди, и еще, а потом закашлялась. Это был тихий, слабый звук, а потом девушка глубоко вздохнула и вздрогнула — сначала задрожали ноги, потом руки, и наконец, ее всю сильно затрясло.

Тесно прижав Барбару к себе, Дэн немного покачал ее, потом, положив на землю, сдернул с себя куртку и укутал девушку. И снова обнял, тихо разговаривая с ней, прекрасно понимая, что она ничего не слышит.

— Все в порядке, любовь моя, все в порядке, все кончилось, ты скоро будешь дома и согреешься. Моя дорогая, милая, как тебя довели до такого. Мне все равно, что ты сделала, и с кем, это мне не важно. О, Барбара, Барбара...

Когда ее глаза медленно открылись, он посмотрел в них и произнес:

— С тобой все в порядке, не о чем беспокоиться, ты скоро будешь дома. Как... как ты думаешь, ты сможешь подняться на ноги?

Не было никакого признака того, что Барбара поняла его — лицо девушки ничего не выражало и по-прежнему было смертельно бледным. Обхватив одной рукой плечи Барбары, Дэн попытался приподнять ее, но тело висло мертвым грузом; окоченение сменилось безвольной дрожащей тяжестью. Дэн торопил ее, старательно выговаривая слова:

— Попытайся, Барбара, попытайся встать. Ну давай же, давай.

Но ее тело не шевелилось, а глаза смотрели безжизненно. Он снова положил ее и окинул взглядом холмы и долину. Потом поглядел на Бесс и покачал головой. Надо было внимательнее отнестись к словам Ноулза; все, для чего годилась собака, так это вилять хвостом и лизать твое лицо. Если бы он взял Рори, то мог бы сейчас дать ему свою шляпу, а тот убежал бы и мгновенно привел бы с собой кого-нибудь.