Изменить размер шрифта - +

Меня привлекает одна в викторианском стиле, изображающая семью за завтраком. Я подхожу ближе, чтобы лучше разглядеть. Разрумянившийся мужчина близко подносит яйцо в стаканчике к своему рту, зачерпнув ложкой, с которой свисает желток. И разглядывая эту картину, я прекрасно понимаю, что она изображает семью, ни как достойную или величественную, а описывает пародию неслыханной жадности и невежества. Это настолько ироничное прославление жадности.

Мои руки скользят вниз по полированным перилам.

И я пытаюсь представить, Блейка мальчиком, бегающим по этому дому, когда я прохожу мимо музыкальной гостиной, заставленной бесценной антикварной мебелью, редкими старинными произведениями искусства, экзотическими орхидеями и ощущаю затянувшуюся печаль этого места. Ничего по-настоящему счастливого не произошло в этом поместье. Даже дети, бегающие через эти комнаты не принесли счастья, и похоже сами не были счастливы. Весь дом кричит о наболевшем и словно хочет наполниться звуком смеха.

Я вхожу в другую комнату, где по-прежнему опущены тяжелые шторы, и чувствую такое отчаянное уныние от окружающей обстановки здесь. Через эту комнату вижу фойе, которое выглядит словно панцирь улитки, висящую на стене картину Сальвадора Дали, с иссини-черными нагими танцорами, выполняющими ритуальный танец, со стороны они выглядят как оргия, которая обращена ко мне. Я пересекаю мраморный пол, выложенный черно-белой клеткой, и подхожу к входной двери.

На улице теплее, чем внутри дома. Солнце, пробивается сквозь деревья. Открывающийся вид настолько великолепен, насколько он может соответствовать такому старинному величественному дому. Я обхожу вокруг здания, восхищаясь окружающим ландшафтом. И наталкиваюсь на огромных размеров теплицу, войдя внутрь я вижу такое количество цветов, овощей, трав и фруктов, что глаза разбегаются, некоторые даже достигают потолка. В центре находится огромный искусственный пруд.

В стороне за стеклянной стеной, я вижу павлина. Я никогда не видела павлина раньше, поэтому медленно приближаюсь к нему дюйм за дюймом. Вдруг он распушает свой хвост, и я замираю в оцепенении, от того насколько он красив. Совершенно пепельно-белый павлин присоединяется к нему. Мне хочется, чтобы она тоже распушила свой хвост, но она просто стоит рядом. Инстинктивно я поднимаю глаза вверх, и вижу Блейка, стоящего за дверью, нашей спальни, выходящей на каменный балкон.

Он наблюдает за мной.

Приветствуя, я машу ему рукой, он отвечает тем же, открывая балконную дверь и выходя наружу. Без рубашки, он стоит наверху и смотрит на меня. Я с трудом делаю вдох от его вида. Он стоит на балконе, и я обращаю внимание, насколько точно он вписывается в окружающий его интерьер особняка, он словно неотъемлемая часть всего этого. Мне кажется, что задний план, возвышающийся за ним, словно лапа с когтями, которая крепкой хваткой держит его в своем великолепном окружении, показывая его полную принадлежность этому месту. Он отличается от меня во всем. Я представляю, как он видит меня со своего балкона, женщина, закутавшаяся в плед. Я не имею царственную осанку и не произвожу сильное впечатление, я выгляжу аутсайдером.

После великолепного завтрака Блейк ведет меня, познакомиться с сестрой.

В гостиной, выполненной в нежно-розовых тонах, мы ожидаем ее. Она появляется в сопровождение медсестры и одета в длинное платье и синий свитер, ее волосы заколоты бабочкой. У нее такие же голубые глаза, как у Блейка, но на этом сходство и заканчивается, у нее слишком низко посажены брови и выпирающий лоб, очень бледная кожа.

— Привет, Банни, — тихо говорит Блейк.

Она застенчиво опускает подбородок.

— Все хорошо. Твой брат пришел повидать тебя. Разве это не приятно? — спрашивает медсестра.

Она энергично кивает.

— Ты хочешь показать ему свой зоопарк?

Она снова кивает и улыбается.

— Может ты хочешь показать ему некоторые приемы, которым научила своих животных.

Быстрый переход