Только Маркус и я возьмут на себя штурвал империи.
— И ты планируешь тоже самое проделывать с нашим сыном?
— Нет. Никогда, — в его глазах появляется боль, но опять же, то, что храниться глубоко в них, для меня закрыто. Фактически, его секреты находятся на поверхности, но я не понимаю их. Это явно еще не все. Какого черта он скрывает от меня?
И я выкладываю мой последний козырь.
— Твой отец Кронос?
В нем происходит настолько мгновенная и сильная перемена, что я с трудом верю своим глазам. Он нагибается и словно кошка, ползет ко мне, пока его лицо не нависает над моим, и его палец ложится мне на губы, но то что, я вижу в его глазах, заставляет меня почувствовать первый раз настоящую дрожь от поднимающегося ужаса. Его глаза отчаянно молят меня, пока он отрицательно качает головой. Я понимаю его безмолвную мольбу. Мне нужно молчать, я ни скажу ни слова. Я чувствую, как начинаю дрожать от страха. Что же такое есть ужасное, что даже появилось в его глазах?
Какие столь опасные секреты скрывает мой любовник?
Я вспоминаю, как в Венеции он сказал, что стены слишком тонкие и, могут иметь уши. Он все еще смотрит на меня с тем же выражением наполненным опасением, словно я могу не подчиниться его молчаливому призыву. Когда я незаметно киваю, он холодно и бес эмоционально говорит:
— Meine Ehre heisst Treue. (Meine Ehre heißt Treue! — (нем. Моя честь называется верность, другой возможный перевод Верность — моя честь) девиз на клинках Кинжалов СС)
— Что это значит?
— Моя честь — верность.
И я мгновенно понимаю, что эти слова не предназначались для меня, они предназначаются для стен, которые имеют уши. Мои брови удивленно взлетают, и я пытаюсь выяснить, что происходит, поэтому хватаюсь за дневник, лежащей на тумбочке и быстро пишу:
Он медленно качает головой, и я понимаю, что это не ответ, а всего лишь напоминание о его предыдущем призыве. Больше ничего не скажу и не на пишу.
— Я устал, — нежно говорит он, — просто никакой. Давай спать, — он поднимает пальцы к моим губам.
— Да, давай спать. Утром всегда все выглядит лучше, — успокаиваю я его, хотя мой голос очень тихий.
Он улыбается мне с благодарностью. Для чего? Почему? Затем он целует меня в губы.
— Спокойной ночи, моя дорогая.
— Я люблю тебя, — почти выдыхаю я в его рот.
Он грустно улыбается и накрывает нас одеялом. Я засыпаю, прижатая к его горячему телу, но сплю очень плохо. Мне сняться кошмары, какие-то разбитые и разрозненные куски. Я зову его, но он не поворачивается ко мне, а смотрит в сторону сильного ветра и зазубренных скал. Я ужасно боюсь за него, я чувствую опасность, которая угрожает не мне, а ему.
Я просыпаюсь, и вижу Блэйка, сидящего рядом поджав под себя ноги, небо окрашивается утренней зарей.
— Я должен идти на работу, — говорит он.
— Хорошо, — я чувствую себя очень маленькой и потерянной.
Я стою у двери гардеробной, наблюдая, как он одевается.
— Ты знаешь, что осталось всего лишь десять дней?
Он встречается с моими глазами в зеркале.
— Да, — говорит он, завязывая галстук.
— Кофе-машина должно быть уже приготовила кофе. Хочешь один?
— Спасибо, — отвечает он с улыбкой.
Когда я ставлю чашку с эспрессо на стол, заходит Блейк. Несмотря на то, что на моем сердце лежит тяжесть, он заставляет его биться сильнее. Он выглядит немного бледным, но таким мужественным, таким великолепным, что я почти забываю о том, что произошло прошлой ночью. Забываю тот тонкий детский голос, умоляющий отца остановиться. Я наблюдаю, как движется его горло, пока он пьет кофе. Удивительно осознавать, что внутри этого абсолютно уверенного в себе мужчины живет пострадавший ребенок, с жутким тонким голоском. |