Вскоре полковник убедился, что перышки растут только из затылка, что, слава Богу, они не проклюнулись в других местах, хотя черт знает, что будет дальше.

Укрыв Белецкую пледом, Шаллер хотел было позвонить доктору Струве и спросить того, что бы это могло значить, но быстро передумал, боясь, что происшедшее может получить огласку, а хорошо это или плохо, Генрих Иванович пока не знал.

Елена заплакала. Она зашевелилась под пледом, скидывая его на пол. Ее пальцы вновь застучали по воображаемым клавишам машинки, и она протяжно завыла.

Генрих Иванович одел жену, натянул на нее теплый свитер, повязал голову шерстяным платком, на руки надел тонкие лайковые перчатки, чтобы не мешали движениям пальцев, поднял Белецкую на руки, вынес в сад и усадил перед пишущей машинкой.

Елена тут же успокоилась и принялась быстро быстро печатать, как будто наверстывала упущенное.

Полковник вернулся в дом, гадая, что бы это все могло значить и что ему со всем этим делать.

– А перышки то – куриные! – внезапно догадался Шаллер. – Куриные перья!"

16

Генрих Иванович Шаллер был прав. Хоронили купца Ягудина всем городом. Хоронили пышно, с траурными митингами и передовицами во всех газетах. Для тела поборника счастья было выделено место на мемориальном кладбище возле чанчжоэйского храма, на котором вот уже сорок последних лет никого не закапывали по причине малого количества свободных площадей. Отпевал Ягудина сам митрополит Ловохишвили в присутствии всех членов городского совета. На процедуру были допущены лишь самые близкие, в том числе и Лизочка Мирова, которую сочли невестой покойного, а потому главные люди города выражали ей соболезнования, а народ возле храма шептался, что все таки купец оставил людям кусочек счастья в лице девушки. Может, кого еще осчастливит.

На отпевании митрополит Ловохишвили предложил хоронить героя не на мемориальном кладбище, а устроить ему усыпальницу прямо в недостроенной башне, что с восторгом было принято большинством.

– Вы, уважаемый митрополит, просто дипломат и стратег! – шепнул на ухо Ловохишвили губернатор Контата. – Замечательная мысль. Таким образом, никто уже не будет достраивать эту идиотскую башню на костях ее родителя.

Поздравляю!..

На панихиде Лизочка то и дело падала в обморок, взмахнув ручками и бледнея лицом. Ее ловко подхватывал молодой человек, сочиняющий гекзаметры, сжимал ее в своих объятиях, пока сознание девушки не возвращалось на место, а взгляд не падал на восковое лицо Ягудина, лежащего в гробу красного дерева.

Безусловно, в народе обсуждалась причина прыжка Ягудина с Башни Счастья, вернее, с ее основания. Большинство склонялось к тому, что сам Дьявол вмешался в историческое строительство, помутив рассудок купца и лишая русского человека счастья при жизни. Другие считали, что путь к звездам лежит через тернии, что так, за здорово живешь, к счастью не подобраться, нужно страдать и приносить жертвы. Таким образом, купец Ягудин – первая жертва счастья… Возникал вопрос: кто будет жертвой второй?.. Охотников не нашлось, во всяком случае, на траурных церемониях никто не пытался взять из мертвых рук ягудинское знамя счастья и понести его дальше к заоблачным высотам во благо народа.

Ягудина похоронили, как и предложил митрополит, в основании башни, завалив гроб осенними цветами и залив его бетоном. Состоялся траурный митинг, на котором выступили все желающие.

Один из сторонников Ягудина высказал свою концепцию счастья.

– Надо всем выдать по фунту грецких орехов! – предложил он и выдержал значительную паузу. – Ведь что такое грецкий орех, если подойти к нему со всей глубиной понятия? А вот что это такое!.