Я подлила себе минералки, продолжая думать про Андреаса.

— Каким образом? — спросила я.

— Аттикус Пюнд был моей идеей. Да-да, честное слово! Вам нужно понять, что больше всего на свете Алан хотел, чтобы его издавали, хотел признания. Его убивала необходимость торчать в глуши, в тоскливой частной школе учить шайку сорванцов, которых он терпеть не мог и которые забывали про него в ту самую минуту, как отправлялись в университет. И вот однажды — мы как раз зашли в книжный магазин — я предложила ему написать что-то более простое и доступное. Алан был силен в загадках: кроссворды и тому подобное. Поэтому я посоветовала ему сочинить детектив. Мне подумалось, что есть множество писателей, зарабатывающих тысячи, миллионы фунтов и при этом вполовину не таких талантливых, как он. Работа займет у него всего несколько месяцев. Возможно, доставит удовольствие. А если окажется успешной, он сможет покинуть Вудбридж и стать профессиональным писателем, чего Алан искренне хотел. Я по-настоящему помогала ему писать «Аттикус Пюнд расследует». Мы вместе обсуждали главного героя. Муж делился со мной всеми своими идеями.

— Откуда взялся Аттикус?

— Как раз в это время по телевизору показывали «Список Шиндлера», и Алан взял Пюнда из него. Еще основой для образа послужил один старый учитель английского. Его звали Эдриан Паунд, или как-то так. Алан прочитал кучу романов Агаты Кристи, проанализировал, как она писала детективы, и только после этого принялся за работу. Я читала, что получалось. И до сих пор горжусь этим — я была первым человеком в мире, прочитавшим книгу про Аттикуса Пюнда. Она мне понравилась. Конечно, это было не так сильно, как другие его романы. Это легкое и не несущее никакой нагрузки чтиво, но написано здорово! И вы, конечно, опубликовали книгу. Остальное вам известно.

— Вы сказали, что все испортили.

— Все пошло наперекосяк, как только книга вышла. Нужно понимать, что Алан был очень сложным человеком. Мог замыкаться, целиком уходить в себя. Для него творчество было чем-то вроде таинства. Он словно опускался на колени перед алтарем, и слова нисходили на него с неба. Или что-то вроде того. Были писатели, перед которыми он благоговел, и в самых сокровенных своих грезах видел себя одним из них.

— Что за писатели?

— Ну, Салман Рушди, допустим. Мартин Эмис. Дэвид Митчелл. И Уилл Селф.

Мне вспомнились четыреста двадцать прочитанных страниц «Скольжения». Мне они в свое время показались чем-то вторичным, и теперь Мелисса дала ответ, откуда они взялись. Алан подражал автору, которым восхищался, но которого я, откровенно говоря, не переваривала. У Алана получилось что-то вроде фанфика на книги Уилла Селфа.

— С той минуты, как вышел Аттикус Пюнд, Алан оказался в ловушке, — продолжила Мелисса. — Такого никто из нас не ожидал. Роман получился таким успешным, что никто уже не хотел от Алана ничего другого.

— Это было лучше, чем прочие его книги, — сказала я.

— Возможно, вы так считаете, но Алан с вами не согласился бы. И я тоже. — В тоне у нее появилась горечь. — Аттикуса Пюнда он писал только для того, чтобы вырваться из Вудбриджской школы, а в результате стало только хуже.

— Но он разбогател.

— Он не денег хотел! Они тут ни при чем.