Фрэнсис Пай замолчала. Ни к чему вести такие разговоры, особенно в ресторане, где полно народа. Но ей пришлось признать, что Джек прав. Жизнь без Магнуса будет значительно проще и намного приятнее. Жаль только, что молния не попадает в одно и то же место дважды.

Но, с другой стороны, почему бы и нет?..

Доктор Эмилия Редвинг старалась навещать отца каждую неделю, но так получалось не всегда. Если в лечебнице было много посетителей, много вызовов к пациентам на дом и в больницу, если наваливалась бумажная работа, ей приходилось отложить поездку. Так или иначе, оправдание находилось с легкостью. Всегда найдется веская причина не ехать.

Эти визиты доставляли ей мало радости. Когда умерла жена, доктору Эдгару Реннарду было восемьдесят, и, хотя он продолжал жить в своем доме близ Кингз-Эббот, оставаться прежним ему было уже не суждено. Вскоре Эмилия привыкла к постоянным телефонным звонкам от соседей. Отца видели бесцельно бродящим по улицам. Он перестал регулярно питаться. Был рассеян. Поначалу она убеждала себя, что это просто последствия тяжкого горя и одиночества, но симптомы буквально кричали, и пришлось признать очевидный диагноз. У ее отца развивалось старческое слабоумие. Лучше ему уже не станет. Напротив, прогноз обещал серьезное ухудшение. Эмилия какое-то время подумывала забрать отца к себе в Саксби-на-Эйвоне, но это было бы нечестно по отношению к Артуру, да и полноценной сиделки для старика из нее не получится. И все же она не могла избавиться от чувства вины и клейма предательницы, когда впервые привезла отца в Эштон-Хаус в долине Бата, бывший госпиталь, переоборудованный после войны в дом престарелых. Как ни странно, но Эмилии легче удалось убедить отца, чем себя саму.

Тот день был не самым удачным для пятнадцатиминутной поездки в Бат. Джой Сандерлинг уехала в Лондон, повидаться с кем-то, как она сказала, по личному делу. Мэри Блэкистон похоронили всего пять дней назад, и в атмосфере деревни сохранялось некое напряжение, которое сложно было определить, но Эмилия по опыту знала, что оно еще даст о себе знать. Несчастье обладает свойством передаваться, подобно гриппу, и, по ее мнению, даже налет на Пай-Холл являлся частью этой общей заразы. Но оттягивать визит было нельзя. Во вторник Эдгар Реннард упал. Его осмотрел местный доктор, и дочери сообщили, что ничего серьезного не произошло. Тем не менее отец спрашивал о дочери. У него кончились продукты. Сестра-распорядительница Эштон-Хауса позвонила ей и попросила приехать.

Сейчас она была у отца. Ему помогли встать с кровати, но только чтобы усадить в кресло у окна. Там он и сидел, облаченный в халат, такой худой и хрупкий, что Эмилии хотелось расплакаться. Папа всегда был сильным, крепким. Маленькой девочкой Эмилия думала, что весь мир держится на его плечах. Теперь ему потребовалось добрых пять минут, чтобы узнать ее. Она видела, что болезнь усугубляется. Не то чтобы ее отец умирал — он просто утратил желание жить.

— Нужно было мне сказать ей... — произнес он. Голос у него был хриплый, губы шевелились с трудом. Ему пришлось повторить дважды, прежде чем она разобрала слова.

— О ком ты говоришь, папа? Что ты должен сказать?

— Ей следует знать, что случилось... Что я сделал.

— Что ты имеешь в виду? О чем толкуешь? Это имеет отношение к маме?

— Где она? Где твоя мать?

— Ее здесь нет.

Эмилия досадовала на себя — не следовало упоминать о матери.

Это только собьет старика с толку.

— Что ты хотел мне сказать, папочка? — смягчив тон, спросила она.

— Это важно. Мне недолго осталось.

— Не говори ерунды. С тобой все будет хорошо. Только постарайся и скушай чего-нибудь. Я попрошу сестру-распорядительницу принести сэндвич, если хочешь. Я побуду с тобой, пока ты будешь есть.

— Магнус Пай...

Очень странно, что он произнес это имя.