Михаила, королевская резиденция»; «Вопросы, обсуждаемые в последнем послании Его Высокопреосвященства Лорда Епископа Винчестерского (или, вероятнее, Винтонского) своей пастве»: произведения в те времена просто животрепещущие и сохранившие доныне такую актуальность и остроту, что я немедленно поддался соблазну погрузиться в кресло у окна и уделить им гораздо больше внимания, чем предполагалось вначале. Кроме того, меня немного утомил этот день. Часы на церковной башне пробили четыре, и это было действительно четыре, поскольку в 1889 году никто и не думал переходить на «летнее» время.
Итак, я устроился и приступил. Прежде всего я посмотрел военные памфлеты и доставил себе удовольствие, пытаясь среди анонимных авторов по стилю определить Свифта. Однако памфлеты требовали такого знания географии Бельгии, Нидерландов и Люксембурга, которым я не обладал. Я обратился к Церкви и прочел несколько страниц речи старшего священника Кентерберийского, сказанной Обществу распространения христианства по случаю ежегодного собрания в 1711 году. Когда я добрался до «Письма» местного приходского священника епископу К-рскому, мне стало скучно, и какое-то время я смотрел на следующие строки без всякого удивления:
«Искоренить сие Зло (ибо, думаю, я вправе назвать его этим именем) убеждал бы я Ваше Лордство елико возможно более сил приложить (буде оно вам ведомо). Ибо убежден я также, что о существовании его вы знаете не более, чем (но словам песенки деревенской)
Но потом я подобрался в своем кресле и даже провел пальцами по строкам, чтобы проверить, правильно ли я их прочел. Ошибки не было. Больше ничего интересного в памфлете не оказалось. Следующий абзац откровенно уводил в сторону. Начинался он словами: «Впрочем, на эту тему сказано уже довольно». И столь осторожен и осмотрителен был сей приходской священник, что даже инициалы свои поставить воздержался, а само письмо напечатал в Лондоне.
Подобная загадка могла пробудить интерес в ком угодно; меня же — большого любителя фольклора — она просто захватила. Меня так и подмывало ее разрешить — то есть, дознаться, что же за этим кроется; и по крайней мере, в одном мне уже повезло: вместо того чтобы наткнуться на этот абзац в библиотеке какого-нибудь отдаленною колледжа, я был здесь, в Беттоне, прямо на месте событий.
Церковные часы пробили пять, и затем раздался удар гонга. Это означало, что пора пить чай. Я выкарабкался из глубокого кресла и повиновался требовательному звону.
В доме были только мы с управляющим. Он появился незамедлительно — весь взмокший от поручений домовладельца — и принес обрывки местных новостей, которые и выкладывал, прежде чем дал мне возможность спросить о том месте, которое в приходе до сих пор зовут Беттон-вуд.
— Беттон-вуд? — переспросил он. — Это было меньше чем в миле отсюда, на вершине Беттон-хилл, и мой отец выкорчевал последний пень, когда решил, что там лучше выращивать зерно, а не скрюченные дубки. А почему вас интересует Беттон-вуд?
— Потому что, — ответил я, — я только что читал один старый памфлет, и там были две строки из деревенской песенки, в которых упоминалось это название, а звучали они так, будто с этим связана какая-то история. Один говорит другому, что тот знает об означенном предмете не больше, чем
— Вот это да, сказал Филнпсон. — Так вот, значит, почему… Надо спросить старика Митчелла. — Он пробурчал что-то себе под нос и задумчиво отхлебнул чаю.
— Так вот, значит, почему… — подбодрил я.
— Да. Я говорю, вот, значит, почему мой отец расчистил это место. Я сказал, что там собирались сделать участок под пашню, но не знаю, так ли было на самом деле. По-моему, отец так и не закончил дело; сейчас там довольно жалкое пастбище. |