Удивление Генри было столь велико, что на миг он даже потерял дар речи. Но еще до того, как обрести его, он получил от Эммы – из рук в руки – ту самую папку, которую она принесла. Достав из футляра очки, он надел их и принялся с беспокойным видом просматривать лежавшие в ней бумаги. Пока его взгляд пробегал по колонкам цифр, он не мог не вспомнить своих дурных предчувствий: видимо, они его не подвели. Что ж, интуиция – великая вещь.

– Но, Эмма! Это же совсем не „немного наличных денег", как вы выразились. Речь, насколько я понимаю, идет о миллионах фунтов стерлингов!

– Да, это так. Миллионов семь-восемь, как я полагаю. Ну так что вы об этом думаете, Генри, дорогой мой? – спросила она спокойно.

– Боже, Эмма! Что, собственно, стряслось, что вам вдруг понадобились такие огромные деньги? И вы еще спрашиваете: что я думаю? А что я могу думать? Что произошло нечто, о чем вы не желаете мне рассказать! Значит, делаю я вывод, у вас появились какие-то проблемы, в которые вы не хотите меня посвящать. Вот и все. – Серые прозрачные глаза банкира сверкали от еле сдерживаемого гнева. Эмма наверняка что-то скрывала – и это выводило его из себя.

– Генри! Генри! – принялась увещевать хозяйка своего гостя. – Нельзя так переживать! Ничего не произошло. Да мне и надо-то всего каких-нибудь миллионов шесть для... назовем это моим личным делом. А продать все те вещи, о которых я говорила, мне все равно надо, они мне совершенно не нужны. Взять, скажем, украшения. Я ведь их совсем не надеваю. Вы знаете, бриллианты я вообще не переношу. Но даже после того, как я расстанусь с частью своих драгоценностей, у меня тем не менее их останется больше, чем нужно женщине в моем возрасте. Или недвижимость. Это такая обуза! Зачем она мне? А сейчас, по-моему, как раз такое время, когда можно, продав ее, заработать хорошие деньги. Так что с моей стороны даже удачно, что я выбрала именно нынешний момент, – закончила она явно довольная собой, о чем свидетельствовала и ее улыбка, обращенная к Генри.

Он посмотрел на нее с удивлением. У этой женщины просто дар представлять все, что она задумала, как образец практичности. Это-то его всегда и бесило.

– Но ваша художественная коллекция, Эмма! Сколько любви, времени, тревог ушло на то, чтобы собрать... все эти подлинные шедевры. Вы что, действительно хотите со многими из них навсегда расстаться? – произнес Генри тоном, в котором звучали одновременно грусть и сожаление, и добавил, взглянув на одну из тех бумаг, что лежали в переданной ему папке: – Посмотрите только, кто здесь перечислен: Сислей, Шагал, Моне, Дали, Мане, Ренуар, Писсаро и одна картина Дега. Даже две, если быть точным. Это не коллекция, это сказка!

– И создать эту сказку помогли мне вы, щедро тратя на нее свое свободное время на протяжении многих лет, дорогой! Разве все это было бы здесь, если бы не ваши связи в мире искусства? Конечно, нет. И я глубоко вам за все это благодарна – гораздо больше, чем вы догадываетесь. Но сейчас... сейчас я хочу ликвидировать эту коллекцию. Вы сами сказали, Генри, что она сказочная. А раз так, то и цена за нее тоже должна быть сказочной, – резко оборвала она свой монолог, искусно перебросив мяч на его сторону.

– Еще бы! – тут же воскликнул Генри, в котором банкир явно взял верх над коллекционером. – Если вы и на самом деле хотите, чтобы я помог вам продать ее, то сделать это будет крайне просто, – в его голосе звучал неподдельный энтузиазм. В Нью-Йорке у меня как раз есть клиент, и он бы просто мечтал заполучить подобную коллекцию. И, что для нас важно, готов выложить за нее кругленькую сумму! Но, моя дорогая Эмма, вообще-то я просто не знаю, что и думать! Это же просто преступление.