Тимка все хитрости наказующей длани мастеров изучил собственной задницей, так что…

«Интересно, драть будут? Вряд ли… Елька девчонка и одета тоже странновато, значит, не из простых. Меня драть не за что, разве что мог дорогую вещь запортить. Ну, так не запортил же. И потом, я не сам, а с разрешения Кузьмы. А Кузьма… Он Кузьма Лаврович, таких не дерут. Значит, просто влетит. Причём только Ельке».

– Это и есть вчерашний найдёныш? Кузьма, что ж ты порядок нарушаешь? Его сначала Юлия должна осмотреть, а ты его сразу к работе приставил. Да ещё голодного! – боярыня внимательно изучала Тимку, как будто прикидывала: ну и что мне теперь с тобой сделать?

«Ой, влипли…»

Ситуацию, когда деда обратился к одному, спрашивает с другого, а смотрит на третьего, Кузнечик не любил больше всего, поскольку означала она только одно: влетит всем. Выход-то Тимка из неё знал, но раскрывать рот ой как не хотелось – прогонят ещё, и так неясно, что с ним будет. А в кузне хорошо… С другой стороны, два огромных девчоночьих глаза метались между Тимофеем и Кузьмой и почти в голос умоляли – ну сделайте что-нибудь, ну вы же мальчишки!..

Тимка вздохнул. Выход тут один – вину должен взять тот, кто ну нисколечки не виноват. И чем это неожиданней, тем лучше. Тогда если и не пронесёт, то не так нагорит.

«Ладно, назвался Кузнечиком, придётся прыгать. Как там папка учил? Надо сделать шаг вперед, тогда противник станет смотреть на тебя и забудет про остальных».

– Это я… сам… Не знал, что нельзя…

– Что?

Есть! Тётка опешила, теперь надо срочно закреплять успех. Тимка принял свой самый виноватый вид.

– Я не нарочно…

– Что значит – не нарочно? Разве ты что-то негодное сделал?

Негодное? Тимка глянул на серёжки, которые держал в руках Кузьма. Да вроде нет, ничего вышло, вот только что может взбрести в голову кому-нибудь из взрослых, никому не известно, и никакой логикой объяснить это невозможно. Деда, когда это услыхал, долго смеялся: «Ничего, когда вырастешь, ты тоже поглупеешь». Тимке хотелось бы верить, что не настолько.

Он опасливо покосился на боярыню. Был бы тут сейчас дед, мальчишка готов бы спорить на что угодно, что он начал бы сейчас разговаривать с кем-то одним. Лично Кузнечик начал бы с младших, с Ельки то есть, тогда всё моментом выплывает. Но взрослые почему-то всегда начинают со старших.

– Кузьма? Что тут у тебя творится? – боярыня Анна определилась с выбором. Ну кто бы сомневался, боярин Журавль тоже всегда так делал.

– Да годное он сделал, ещё какое годное, тётка Анна! Вон глянь, как серёжки починил!

– Какие ещё серёжки?.. Чьи это такие? – боярыня откровенно удивилась.

«Вот те на! Неужели не признала?»

Тимка ещё не встречал женщину, которая не узнает своё в любом виде. Бабы, бывало, по осколку определяли, чей был горшок и кто его разбил.

«А может, все-таки напортачили с серёжками-то?»

– Да Анькины это, теть Ань. Видишь, какие стали теперь? – Кузьма бросил быстрый взгляд на Ельку и вдруг стушевался. – Ну, мы тут… Решили их… Это…

«Уй-й-й, ну кто ж так врёт-то? Не поверит боярыня, вот те крест, не поверит. Эх… всё дело завалил!»

– Серёжка сломалась, мам. Я у Аньки их взяла, померить только. А она взяла и сломалась. Я сюда пришла, чтобы Кузька починил, а его не было. Зато Кузнечик… ой, Тимка, смотри, мам, как хорошо сделал – лучше, чем было. Может, Анька теперь не заругается?

«Во отжигает… Хотя, после Кузькиного провала только и остаётся, что признаться.