|
Кафка предсказал фашистское истребление, всю жизнь говоря о еврейской и о художнической обреченности. Хармс предчувствовал коммунистическое истребление. Большинство диалогов, большинство поздних сценок Хармса строятся по одной модели: один человек пытается что-то сказать, другой сразу же дает ему в ответ на это в морду. В этом смысле, пожалуй, самый характерный текст Хармса – это, конечно, «Пакин и Ракукин» (1939). Как правильно совершенно заметил Михаил Мейлах, всё, что трагично изнутри, всегда представляется комичным извне. Диалог Пакина и Ракукина можно считать диалогом народа и интеллигенции, можно палача и осужденного, можно диалогом человека сильного и так называемого слабого человека культуры (определение Александра Эткинда).
– Ну, ты не очень-то фрякай! – сказал Пакин Ракукину. Ракукин сморщил нос и недоброжелательно посмотрел на Пакина. – Что глядишь? Не узнал? – спросил Пакин. Ракукин пожевал губами и, с возмущением повернувшись на своем вертящемся кресле, стал смотреть в другую сторону. Пакин побарабанил пальцами по своему колену и сказал: – Вот дурак! Хорошо бы его по затылку палкой хлопнуть. Ракукин встал и пошел из комнаты, но Пакин быстро вскочил, догнал Ракукина и сказал: – Постой! Куда помчался? Лучше сядь, и я тебе покажу кое-что. Ракукин остановился и недоверчиво посмотрел на Пакина. Ну, его недоверие вполне оправданно, мы все себе можем представить, что может показать Пакин. – Что, не веришь? – спросил Пакин. – Верю, – сказал Ракукин. – Тогда садись вот сюда, в это кресло, – сказал Пакин. И Ракукин сел обратно в свое вертящееся кресло. – Ну вот, – сказал Пакин, – чего сидишь в кресле как дурак? Ракукин подвигал ногами и быстро замигал глазами. – Не мигай, – сказал Пакин. Ракукин перестал мигать глазами и, сгорбившись, втянул голову в плечи. – Сиди прямо, – сказал Пакин. Ракукин, продолжая сидеть сгорбившись, выпятил живот и вытянул шею. – Эх, – сказал Пакин, – так бы и шлепнул тебя по подрыльнику! Ракукин икнул, надул щеки и потом осторожно выпустил воздух через ноздри. – Ну, ты, не фрякай! – сказал Пакин Ракукину. Ракукин еще больше вытянул шею и опять быстро-быстро замигал глазами. Пакин сказал: – Если ты, Ракукин, сейчас не перестанешь мигать, я тебя ударю ногой по грудям. Ракукин, чтобы не мигать, скривил челюсти и еще больше вытянул шею и закинул назад голову. – Фу, какой мерзостный у тебя вид, – сказал Пакин. – Морда, как у курицы, шея синяя, просто гадость. В это время голова Ракукина закидывалась назад все дальше и дальше и, наконец, потеряв напряжение, свалилась на спину. <…> – Так, – сказал Пакин, – подох Ракукин. Пакин перекрестился и на цыпочках вышел из комнаты. Минут четырнадцать спустя из тела Ракукина вылезла маленькая душа и злобно посмотрела на то место, где недавно сидел Пакин. Но тут из-за шкапа вышла высокая фигура ангела смерти и, взяв за руку ракукинскую душу, повела ее куда-то, прямо сквозь дома и стены. Ракукинская душа бежала за ангелом смерти, поминутно злобно оглядываясь. Но вот ангел смерти поддал ходу, и ракукинская душа, подпрыгивая и спотыкаясь, исчезла вдали за поворотом. Здесь гениально все, от интонации до точно смоделированного ракукинского поведения. Это модель поведения интеллигенции: вместо того чтобы подумать о чем-то прекрасном, роковом, она продолжает сводить счеты: «…вылезла маленькая душа и злобно посмотрела на то место, где недавно сидел Пакин». |
