Приятно, черт возьми.

Для полной ясности радиодиджей предлагает мне послушать Бритни Спирс — „Токсичен“. Невероятно. В Нью-Йорке, само собой, это была моя персональная песня, и ребята меня ею дразнили. А мне это нравилось, я купил диск и врубал песню погромче по дороге на задание. Она меня заряжала и настраивала на киллерский лад. „Мне нужна доза, / Беби, дай мне ее!“ Сейчас эта вещь обращена исключительно к моему старому „я“, проглоченному новым. Прежнее — крошечное, как пуля; нынешнее — огромное, как любовь. Я прошел детоксикацию.

Гуннхильдур пропускает песню мимо ушей, и после затянувшегося счастья крутого замеса мы снова трогаемся. Двухполосная магистраль ныряет в тоннель, потом сбегает с холма, взбирается на другой холм, проскакивает под мостом. Мимо проносятся шикарные джипы, поднимая водяную пыль. Ган сворачивает в Гардабай, сонный пригород, где живут ее предки. И вдруг, ни с того ни с сего, спрашивает:

— Так ты хочешь жить в Исландии?

— Да. Пока ты жива. Но как только ты умрешь, я слиняю.

— То есть у тебя будет повод меня прикончить?

— Если мы поженимся, то нет.

— Это предложение руки и сердца?

— Нет, это угроза.

Ответом мне улыбка, за которую я расстреляю человека. Упс, беру свои слова назад. Улыбка, за которую я дам себя расстрелять.

Мы паркуемся у родительского дома, два счастливых хомячка в ожидании третьего. Я бросаю на нее серьезный взгляд:

— Мы… скажем им про ребенка?

Ее лицо приняло нормальный вид, разве что глаза немного красные.

— Пока нет. Я еще не уверена, что хочу его оставить.

— Что? Гуннхильдур? Нет!

Она смотрит на меня в упор, на ее сочных губах расцветает насмешливая улыбка.

— Расслабься. Это был тест.

Глава 33. Заказники

На дворе май 2007-го. Миновал год, с тех пор как меня случайно занесло в Исландию. С тех пор как я досрочно завязал с убийствами. Зима с ее серыми днями и снежными ночами осталась в моей душе. И вот снова развиднелось. Снова весна, такая же холодная, с незаходящим солнцем и Евровидением, этой ежегодной оргией роскошных женщин и голубых мужчин.

Итак, вечер.

Мы с Гуннхильдур едем к ее предкам на традиционный fjölskylduboð (семейный сбор). Сейчас Ган напоминает удава, проглотившего баскетбольный мяч. Хорватский бугай вот-вот выскочит наружу. Я то и дело поглаживаю ее живот, словно в предвосхищении миллиона долларов. Сикридер, приветствуя нас, целует в щечку сначала дочь, а потом зятя — последнего, кстати, впервые. Вся зима у нее ушла на то, чтобы свыкнуться с мыслью, что ее дочь должна родить будущего гангстера.

— Имей в виду, если что не так, я тут же звоню в американское посольство, — сказала она мне в сочельник с каменным лицом, когда мы неожиданно оказались на кухне вдвоем.

По исландскому обычаю я снимаю кроссовки в прихожей. Гуннхильдур же дозволяется остаться в туфлях „Прада“. (Согласно местным правилам в доме можно ходить в обуви, стоящей от двухсот баксов.) Она идет через гостиную на веранду поцеловать отца. Гудмундур колдует над газовым грилем, гордостью всякого исландца. Это черное четвероногое с ярко-желтым выменем молча перезимовало в ледяном саду, такой новый вид арктического млекопитающего. Вообще-то этот зверь был создан для техасских барбекю, однако я сам видел, как изландцы, смахнув с черной спины снег, ничтоже сумняшеся зажигают конфорку. В результате хорошо прожаренный стейк приходит к тебе полузамороженным. Эти люди — мастера самообмана.

Следующим появляется брат Гуннхильдур, Ари. Он приехал домой на месяц, а вообще он посещает компьютерные курсы в Бостоне. Розовощекий блондин в очках, он кажется модернизированной версией собственного отца.