Ст. 23-я. Ибо только то отечество процветает, которое, давая труду исход и направление, в то же время оплодотворяет его соответствующим капиталом, а в случае отсутствия такового — кредитом, с обязанностью взятое своевременно с надлежащими процентами уплатить. Что вполне подтверждается и собеседованиями, производимыми на экономических обедах.

Ст. 24-я. Равным образом и о монетной единице не лишне здесь упомянуть. Тщетно будем мы употреблять выражение «рубль», коль скоро он полтину стоит; однако ежели начальство находит сие правильным, то желание его надлежит выполнить беспрекословно. Так точно и в прочих человеческих делах.

Ст. 25-я. Все, что в сих правилах не указано, яко невозбраняемое, тем самым уже ставится в разряд возбраненного. В случае же сомнения, лучше всего, не продолжая прогулки, возвратиться домой и там размыслить».

Голос Прудентова смолк.

— Все? — спросил Глумов.

— Покуда — все-с. А там пойдут правила о благопристойном поведении в банях и других публичных местах, и наконец, о благопристойности в собственных квартирах.

— Голубчик! Флегонт Васильич (так звали Прудентова)! позволь мне часика на два твой устав! Я тебе в «общие начала» — чуточку «злой и порочной воли» подпущу! Нельзя без этого, друг мой! Голо́!

Предложение это было сделано так искренно и, притом, с таким горячим участием, что Прудентов не только не обиделся, но, вместо ответа, простер к Глумову обе руки, вооруженные проектом устава. И мы вдруг, совершенно незаметно, начали с этой минуты говорить друг другу «ты».

— Вот и прекрасно! — продолжал Глумов, — кстати, позволь уж и параграф об улицах просмотреть. Шероховатости местами попадаются; сейчас: «при входе в баню», и тут же следом: «при встрече с лицами высшими» — нехорошо, братец!

— Да, уж поправь! сделай милость, поправь! — присовокупил свою просьбу и Иван Тимофеич, — я ведь и сам… Вижу, что не тово… например: «равным образом, и о монетной единице»… а почему «равным образом», и точно ли «равным образом» — сказать не могу!

— Поправлю! все поправлю! А главное — «злой и порочной воли» подпустить надо! Непременно подпустить. Потому что без этого, понимаешь ты, ведь и в «квартиры» войти неловко! А коли «злая и порочная воля» есть, так везде тебе вход открыт!

Глумов сложил устав вчетверо и бережно положил его в карман. Потом, с свойственным ему любезно-вызывающим видом, взглянул на Ивана Тимофеича и продолжал:

— Иван Тимофеич! а ведь мы… нет, угадай, с чем мы к тебе пришли?

— Водки, что ли, велеть подать? — натурально прежде всего догадался Иван Тимофеич.

— Ан вот и не отгадал! Водка — само собой, а помнишь об парамоновской «штучке» ты нас просил? Ведь Балалайкин-то… со-гла-сил-ся!

— Ну, слава богу!

— И денег, знаешь ли, сколько выпросил?.. ты-ся-чу шестьсот! Совсем! и с будущим судебным разбирательством, ежели таковое возникнет!

— Слава богу! слава богу! вот это… ну, слава богу! Сссла-ва богу! — повторял Иван Тимофеич, захлебываясь и пожимая нам руки, — ну, надо теперь бежать, обрадовать старика надо! А к вечеру и вам весточку дам, что и как… дру-з-з-з-ья!

Мы повеселели окончательно, так что Глумов позволил даже себе пошутить с Молодкиным, обратившись к нему с вопросом:

— Ну, а ты, Афанасий Семеныч! что ты молчишь, при уныл? как будто благопристойность-то эта не совсем тебе по нутру?

На что́ Молодкин очень мило ответил:

— У меня своя часть — пожары-с! А благопристойности этой… признаюсь, я даже совсем не понимаю!

IX

Придя домой, мы нашли Очищенного уже возвратившимся из бани.