— Да, умер. — Энджел никогда прежде не слышала, чтобы Роури говорил так тихо и мягко. — Чад погиб в автокатастрофе восемь дней назад. Мне очень жаль, Энджел.

Умер?

Полный жизни, страстный, сумасшедший Чад Мандельсон сгорел, как свеча?

Энджел так резко встряхнула головой, что густые темные волосы хлестнули ее по шее.

— Нет, — прошептала она, потрясенная и изумленная. — Этого не может быть.

— Мне очень жаль, Энджел, — повторил Роури. Какой-то частью сознания, которая еще жила, несмотря на страшное известие, она удивленно отметила, что Роури Мандельсон говорит с ней с неожиданной симпатией. С пей, бывшей женой Чада, брак которого Роури никогда не одобрял… И к тому же брошенной женой.

Энджел еще раз резко встряхнула головой, словно пытаясь отогнать это наваждение, которое душило ее, как тяжелое влажное одеяло, отчего темнело в глазах и наворачивались слезы. Конечно, она должна найти теплые слова для него. Единственного брата Чада. Его последнего оставшегося в живых родственника. Как во сне, она заставила себя произнести традиционное:

— Мне тоже очень жаль, Роури.

— Да. — Это прозвучало так, словно он не верил в искренность ее сочувствия.

Энджел помолчала, принуждая себя задать обязательный следующий вопрос:

— И когда… похороны?

Снова молчание.

— Я сейчас с похорон, — ответил Роури, казалось, с трудом выдавливая из себя слова. — Похороны были сегодня утром.

— Утром? — Ее голос начал срываться на крик, она плохо понимала, что говорил Роури.

— Да.

Значит, она даже не может помолиться за упокой его души. Не может сказать последнее «прости» своему мужу. А вдруг похороны помогли бы ей навсегда порвать те узы, которые так мучили ее после того, что произошло между ними?

— И вы не сочли нужным сообщить мне?

— Если честно, я не думал, что ты захочешь прийти, Энджел.

— Разве не я должна была это решать? — воскликнула она. — Ты не мог хотя бы спросить меня?

— Да, мог. — Когда он медленно отвечал на ее обвинения, казалось, что его голос доносится откуда-то издалека. — Конечно, мог, Энджел. И ты права, мне следовало известить тебя. Но я подумал, что для тебя это будет слишком… тяжело. После всего произошедшего между вами…

— Ты хочешь сказать, что люди смеялись бы надо мной?

— Я совсем не это имел в виду! Просто подумал, что ты достаточно натерпелась от Чада и не захочешь присутствовать там… при данных обстоятельствах.

Энджел до боли впилась ногтями в ладонь. Она вдруг почувствовала себя бесцветной и прозрачной, как привидение.

— Каких обстоятельствах? Скажи же мне, Роури!

— Не сейчас!

Его голос звучал властно, не допуская никаких возражений, и в памяти Энджел всплыли слова Чада о том, что Роури всегда получает то, что хочет.

— Я собираюсь приехать и поговорить с тобой, — продолжал он непреклонно.

— В этом нет необходимости. — Она заговорила напряженно и резко. — Теперь я не вижу в этом ни малейшего смысла! Зачем тебе ехать в Ирландию, когда можно поговорить по телефону? Ты можешь просто порадоваться, что наконец-то я перестала иметь какое-либо отношение к твоей семье. То, чего ты всегда так хотел, наконец произошло.

— Я приеду, — повторил он, словно и не слыша ее возражений. — Мне нужно многое обсудить с тобой, Энджел.

Она уже открыла рот, чтобы предложить ему сказать все прямо сейчас, но сразу передумала.