|
Они разделились на группы и отогнали животных с половины плодородных земель — ибо мы не желали лишать их этой пищи совсем, нам необходимо было их мясо, и мы опасались, что скоро и они вымрут — столь мало оставалось для них корма. Там, где животные выели эти растения до самой земли, они вырастали сразу же вновь: повсюду раскинулась бледно-голубая пелена. И люди, сбросив с себя шубы из толстых шкур, лежали среди этих цветущих кустов, плача от радости, и даже катались, бегали и прыгали, как делали эти несчастные животные — теперь уже оказавшиеся в более ограниченном и сжатом пространстве, — и постоянно ели, да еще так быстро, как только могли, наполняя себя, пока была возможность, ибо они, казалось, знали, что эта щедрость не будет долгой — уже прошла половина нашего «лета», во время которого более не росли ни фрукты, ни злаки, ни овощи и вообще едва ли что-то большее, нежели редкая трава. А здесь же было это чудо, это диво, через которое можно было идти целых двадцать дней среди зелени и синевы, под голубым небом, в котором облака нашего старого мира — белые, плотные, ленивые и очаровательные — плыли день-деньской, словно и не знали ничего о темных угрюмых скоплениях туч, переполнявших горизонты.
После дня, проведенного на этих благоухающих пастбищах, наши люди заново рождались, становились такими, какими были прежде: было очевидно, что в растениях содержится какой-то сильнодействующий, живительный для здоровья элемент. Клин отправил послание Братчу, являвшемуся Представителем Здоровья, и тот немедленно прибыл, и послал за помощниками, и вскоре из этого растения, выраставшего столь же быстро, как и срезавшегося, было заготовлено огромное количество своего рода сена, ибо это были скорее высушенные цветы, нежели листья; а затем встал вопрос, как распределить этот живительный продукт, ибо его было недостаточно, дабы обеспечить всех наших людей даже небольшим количеством. Кто должен получить привилегию? На каком основании это должно решаться? Расположившиеся в сарае Клин, Марл, Массон, Педуг и Братч возбужденно рассказывали нам все это; им не хотелось, как было видно, находиться в этом месте — у них перед глазами все еще стоял прекрасный скоротечный мир полярного лета, который они неохотно покинули, дабы посовещаться со мной, с другими Представителями и с Джохором. Но я видел, что они едва смотрели на него, их взгляд, казалось, избегал канопианца. И это не только потому, что прежде они не видели его столь ясно как человека, схожего с нами, страдающего и бледного под оболочкой из звериных шкур, но и потому, что они ничего от него не ждали. Однако им никто еще не говорил: «Эта планета спасена не будет, данные вам обещания не выполнят». И, казалось бы, вполне можно было ожидать, что каждый подойдет к Джохору и спросит: «Канопианец, а где же твоя флотилия космолетов, когда ты увезешь всех нас отсюда?» Но никто этого не спросил. И Джохор оставался молча сидеть на куче мешков с дроком. — Зачем оставаться здесь, в этом умирающем месте, — заявил Марл, — даже на то время, что нам потребуется для совещания? Пойдемте, мы доберемся до лета и сможем принять все решения там. И вот в результате мы — Джохор, я и все остальные, а также десять других Представителей — пробивали себе путь через снег у нашего города, затем карабкались и скатывались с холмов и горных перевалов, рискуя умереть от холода, и снова шли туда, где могли видеть впереди себя одну сплошную голубизну — голубые небеса и голубую землю, — и пронизывающий ветер доносил до нас не резкий холод, но теплые целительные ароматы, что мы совсем позабыли. И мои глаза словно набухали и росли, впитывая цвета, по которым так изголодались… И все-таки, даже когда я брел к голубизне и прекрасному лету впереди, я твердил про себя: «Я — пятно или дымка частиц, на которых блестит свет, я — ничто, соединение огромных пространств, ограниченных танцем, что мой разум не в состоянии постичь, мчусь вперед — в ничто, ведь если бы я увидел эту страну лета, как ее видит Джохор, его канопианскими глазами, то я увидел бы вселенную пространства, где расплывчатые формы смещаются, строятся и распадаются, — я — ничто, мчусь вперед — в ничто, рыдая на бегу. |
