Дверь кабинета отворилась, и появилась Ли. Двадцать четыре года прожили они вместе, и жизни их давно переплелись в одну. Оставалось только позавидовать: у нас со Сьюзен даже в лучшие времена не было и малой доли такого взаимопонимания и легкости в отношениях. Черные джинсы и белая блузка охватывали ее стройную фигуру, сохранившую четкость линий и после рождения двух детей, и несмотря на страстное увлечение Уолтера восточной кухней. Иссиня-черные волосы Ли, кое-где прошитые серебристыми паутинками, были собраны сзади в хвост. Она наклонилась, обняла меня за плечи и коснулась губами моей щеки. И, когда на меня повеяло ароматом лаванды, я уже в который раз осознал, что всегда был немного влюблен в Ли Коул.

— Рада тебя видеть, Берд, — рука ее скользнула по моей щеке. Тревожное волнение морщинкой прорезало ее лоб, бросило тень на приветливую улыбку. Они обменялись взглядами с Уолтером.

— Я потом принесу кофе, — пообещала Ли и вышла, аккуратно прикрыв за собой дверь.

— Как дети? — поинтересовался я, когда Уолтер налил себе ирландского виски.

— Хорошо, — откликнулся он. — Лорен по-прежнему терпеть не может школу, а Эллен осенью собирается изучать право в Джорджтауне. По крайней мере, хоть один член семьи будет понимать, как все эти законы действуют. — Коул глубоко вздохнул и пригубил виски. Я непроизвольно глотнул и почувствовал, как пересохло горло. Уолтер заметил мое состояние и покраснел.

— Черт, извини, не подумал, — смущенно буркнул он.

— Ничего, все нормально, — ответил я. — Это неплохой метод лечения. А ты продолжаешь ругаться.

Ли очень сердилась по этому поводу и не уставала твердить Уолтеру, что только недалекие болваны прибегают к сквернословию. В ответ Уолт приводил пример, как во время жаркой дискуссии знаменитый философ Витгенштейн однажды размахивал кочергой, и это в глазах Коула подтверждало тот факт, что и в споре и великие люди испытывают порой недостаток в образных средствах.

Коул занял кожаное кресло по одну сторону камина и указал мне на другое — напротив. Ли внесла на подносе серебряный кофейник, молочник, две чашки и, бросив тревожный взгляд на мужа, вышла. Без сомнения, перед моим приездом они говорили обо мне. У них не было друг от друга секретов, и теперь по тревоге, сквозившей в их взглядах, не стоило труда догадаться, что мои злоключения обсуждались далеко не поверхностно.

— Хочешь, чтобы я сидел на свету? — спросил я и заметил тень улыбки, пробежавшую по его лицу.

— В последние месяцы до меня доходили разные слухи, — Уолт задумчиво вглядывался в свой стакан, как гадалка в хрустальный шар. Я молчал, и он продолжил:

— Я знаю, что ты обращался к федералам, использовал знакомства, чтобы получить доступ к документам. Мне известно, что ты старался отыскать человека, убившего Сьюзен и Дженни, — только теперь он поднял на меня глаза.

Отвечать мне было нечего. Я налил ему и себе по чашке кофе и сделал глоток. Это был яванский кофе, крепкий и черный.

— А почему ты меня об этом спрашиваешь? — я не мог сдержать вздох.

— Потому что хочу знать, зачем ты сюда вернулся. Если часть слухов верна, мне хотелось бы выяснить, кем ты теперь стал, — Коул с трудом проглотил подступивший к горлу ком, и мне стало жаль его, потому что ему придется задавать вопросы, к которым у него не лежала душа. Даже имей я ответы на часть из них, я совсем не уверен, что мне захотелось бы их озвучить.