Поэтому и собираюсь стать режиссером. – Он искоса смотрит на мою реакцию. – Убил бы за возможность учиться в Техасском университете, но вряд ли для меня там найдется стипендия, так что придется идти в государственный колледж.
Я думала, что тогда в машине он просто издевался, но теперь его комната убеждает меня в обратном. Возле кровати возвышается стопка книг. Название верхней гласит «Как делается кино», автор некая Сидни Люмет. Я прохожу, беру пособие и пролистываю.
– Какая ты любопытная, – с гримасой передразнивает меня Миллер.
Я неодобрительно вздыхаю и возвращаю книгу на место.
– А в колледже есть режиссерский факультет?
– Нет, но он может быть первой ступенькой в образовании, которое приведет к заведению с таким подразделением. – Парень качает головой и подходит ближе, сжимая в пальцах десять доларов. – В супермаркете такие шлепанцы стоят пятерку.
Шикуй!
Я замираю в нерешительности, не желая брать деньги. Видя мои колебания, Миллер неодобрительно закатывает глаза, а затем засовывает купюру в передний левый карман моих джинсов.
– Дом действительно развалина, но я не нищий. Забирай.
Я через силу сглатываю.
Его пальцы побывали в моем кармане. Я до сих пор чувствую прикосновение, словно он их и не вытаскивал.
Я откашливаюсь и выдавливаю улыбку.
– Приятно иметь с тобой дело.
– Правда? Выглядишь ты чертовски виноватой, – парень недоверчиво склонил голову к плечу.
Обычно я гораздо лучше использую свой актерский талант. Ненавижу сама себя.
Подхожу к двери, несмотря на жгучее желание чуть лучше рассмотреть спальню.
– Я и чувство вины? Не смеши. Из-за твоей выходки моя обувь испорчена. Так что с тебя причитается. – Я выхожу из комнаты и направляюсь к выходу, но он неожиданно решает проводить меня. Но, дойдя до гостиной, я останавливаюсь: старика больше не видно. Я поворачиваю голову и замечаю его возле холодильника на кухне. Он открывает бутылку с водой и отпивает, с любопытством глядя на меня.
Миллер обходит меня и спрашивает:
– Ты уже выпил таблетки, дедуль?
Он называет его дедулей. Это так мило.
Мужчина пристально смотрит на внука и презрительно закатывает глаза.
– Я принимаю лекарство каждый божий день с тех пор, как твоя бабушка уехала. Я не инвалид.
– Пока, – язвительно замечает Адамс. – И потом, бабушка не уезжала. Она умерла от сердечного приступа.
– Так или иначе, она меня бросила.
Миллер оглядывается, подмигивает мне. Не уверена, к чему относится этот жест. Может, он просто пытается смягчить эффект от поведения и внешности пожилого родственника, который выглядит точь-в-точь как Мистер Небберкрякер. Я начинаю понимать, откуда взялась саркастическая манера общаться у его внука.
– Ты просто зануда, – ворчит дедуля Миллера. – Ставлю двадцатку, что переживу и тебя, и все ваше поколение номинантов на премию Дарвина.
Адамс лишь хохочет в ответ.
– Осторожнее, дед. Из тебя рвется язвительность.
– Это ты поосторожнее. А то я вижу перед собой изменщика, – незамедлительно наносит ответный удар старик.
Миллера его слова совершенно не задевают, а вот мне становится неловко.
– Осторожнее, дедуля. Твои варикозные вены набухли.
Старший Адамс швыряет крышку от бутылки во внука и попадает тому по щеке.
– Я вычеркиваю тебя из завещания.
– Да пожалуйста. Сам повторяешь, что единственная ценность, которая у тебя есть, – это воздух.
– Значит, он тебе в наследство не достанется, – пожимает мужчина плечами. |