- Ну конец ли еще, бог весть, - возразил другой офицер, помоложе.
- Разумеется, - продолжал первый. - Князь, вы слышали,
бесповоротно решил завтра принять генеральную баталию...
- Что же? - произнес второй офицер, недавно переведенный в штаб.
- Как вы к этому относитесь?
- Исполним веления долга, - ответил первый, сосредоточенно-важно
глядя перед собой. - Мне что? Была забота о семье... а теперь
жена успокоилась; представьте, пишет из Твери, что какие-то
странники напророчили заключение мира ко дню Михаила, к Князевым
именинам .
- Так-то так, - проговорил приятным, мягким голосом доктор,
полный, румяный и красивый мужчина средних лет, в опрятном
мундире и треуголке, - мир миром, когда-нибудь придет, а завтра
недосчитаемся многих.
- На то воля божья, - тихо сказал пожилой офицер. - Веет крыло
смерти, как говорит Фингал, но не всех оно задевает.
- И что неприятно, - продолжал доктор, - во всем непорядок;
загремят сотни пушек, а у нас - не говорю уже о недостатке кирок
для батарей, даже лопат, - ополченцы наполовину без работы; в
госпиталях ни носилок, ни корпии, ни бинтов...Палатки в дырьях.
Каково больным спать на сырой земле и в болотах? А ночью холод.
Хочу вот опять все передать генералу.
Пожилой офицер досадливо покачал головой. Он, начитанный,
любивший поэзию и скромный, все это отлично знал и терпеливо
сносил; но также знал он и то, что неженка и любитель всего
прекрасного и приятного, доктор Миртов умудрился в походе не
только возить с собой на вьюке небольшую, отлично приспособленную
для себя палатку, но при ней даже удобную постель с мягкою
периной и теплым, стеганным на вате одеялом.
- Что вы это все смотрите за реку? - спросил пожилой офицер
Перовского. - Не двигаются ли французы?
- Нет, там спокойно, - ответил Базиль, - но вправо от Бородина, я
помню, была одна усадьба... Три месяца назад я из нее уехал в
армию. И странно: внизу, у реки, вон, виден поселок, а выше его,
на горе, стоял еще дом, были разные службы и мельница. Теперь
смотрю - и их не вижу.
- Вероятно, их снесли, - сказал пожилой офицер, - -эта гора - под
выстрелами наших батарей; часть Семеновки сзади нас, слышно, тоже
для чего-то сломали. Возьмите мою трубку, - прибавил офицер,
снимая с перевязи длинную раздвижную трубку, - моя из Вены, от
Корта... все увидите как на ладони.
Перовский навел поданную трубку за реку, отыскивая взгорье, на
котором, как он помнил, стояла новоселовская усадьба Усовых.
Перед его глазами, в туманной полумгле, мелькали неопределенные
очерки оврагов, лесных порослей и холмов. Знакомой усадьбы он не
находил. Дверь избы в эту минуту отворилась. На ее пороге
показались стройный Уваров и рыжий, в веснушках и бакенбардах,
Багговут. Доктор подошел к последнему, рапортуя о недостатке
лечебных припасов. Багговут выслушал его и сказал по-французски
Уварову:
- Вот, как видите, одна и та же песня, и ничего не поделаешь. Он
набросал несколько строк на клочке бумаги, вырванном из записной
книжки, свернул этот клочок и усталыми глазами посмотрел на
стоявших перед ним колонновожатых.
- Синтянин, - обратился он к пожилому офицеру, - доставьте это
графу Бенигсену; если не будет письменного, привезите словесный
ответ.
Синтянин взял обратно от Перовского зрительную трубку, бережно
вложил ее в замшевый на перевязи чехол, сел на лошадь и,
сгорбившись, направился большой дорогой за Стопец. Уваров и
Багговут поехали обратно к своим бивакам. |