– Может, стоит подождать денек‑другой...

– Нет. Завтра воскресенье. Я устроюсь в кафетерии в своем бюро, там никого не будет, и спокойно поговорю с Летицией и Надей. Понадеемся на Бога, Антонио.

Кроме дочерей в моем окружении были и другие люди, соседи и особенно коллеги, с которыми я работала в бюро уже многие годы. Я обеспечивала переговоры, организовывала небольшие приемы. Там я чувствовала себя как дома, для меня очень много значило хорошее отношение моих начальников... Как представить им Маруана спустя десять лет?

Я должна была остаться наедине с девочками. Они будут судить свою мать за двадцатилетнюю ложь – женщину, которую они не знали, мать Маруана, которая прятала его все эти годы. Ту, которая любила их и защищала. Я часто говорила им, что их рождение – это счастье всей моей жизни. Как же они воспримут то, что рождение Маруана было таким кошмаром, что я даже никогда о нем не говорила?

На следующее утро около девяти часов мы поднялись, как обычно по воскресеньям.

– Я приготовлю тебе кофе, мамочка?

– С удовольствием.

Это был наш утренний ритуал, и я всегда отвечала «с удовольствием». Я была непреклонна в вопросах вежливости и взаимного уважения. Я находила, что местные дети довольно плохо воспитаны. Они пользуются вульгарным языком, который приносят из школы, и мы с Антонио боролись с этим изо всех сил. Отец переспрашивал Летицию, если она неправильно отвечала ему. Я же получила единственное воспитание – рабское.

Летиция принесла мне кофе и стакан теплой воды. Она быстро меня поцеловала, и Надя тоже. Любви, которую я получала от них и от их отца, я не уставала удивляться каждый день, как будто ее не заслужила. Предстоящее объяснение было довольно сложным из‑за других причин, а не только из‑за моего страха встретиться с взглядом сына.

– Я хотела бы поговорить с вами об очень важных вещах.

– Давай, мамочка, говори, мы тебя слушаем.

– Нет, не здесь. Мы пойдем ко мне в бюро, в кафетерий.

– Но ты же сегодня не работаешь! О, ты знаешь, вчера вечером было так здорово! Маруан тебе больше не звонил?

– Мы вернулись поздно, должно быть, он еще спит.

Если бы это не был их брат, я бы забеспокоилась. Они как всегда болтали друг с другом, совершенно не придавая значения этому необычному разговору в бюро воскресным утром. Это я все придумываю что‑то. Они же идут с мамой, мама зачем‑то идет на работу, а потом... неважно, они же мне доверяют.

– Вчера мы провели чудесный вечер.

– А, так ты это хотела нам сказать?

– Подождите, все по порядку... Итак, вчера мы провели чудесный вечер с Маруаном, это вам говорит что‑нибудь? Маруан – это вас заставляет о чем‑нибудь задуматься?

– О приятном мальчике, который жил с тобой у твоих приемных родителей, так он сказал...

– И потом он очень красивый, очень милый.

– Вас привлекло в нем именно то, что он красивый и милый?

– Всё, мама. Он выглядит очень нежным.

– Это правда... А помните, я вам говорила, что когда меня сожгли, я была беременна. Я вам про это рассказывала.

– Да, ты нам говорила...

– И этот ребенок, где он, как вы думаете?

Они смотрели на меня во все глаза с удивлением:

– Но он же не остался там, в твоей семье!

– Нет. А у вас нет никакой версии, где мог оказаться этот ребенок? Вы никогда не видели кого‑нибудь, кто мог бы быть похожим на тебя, Летиция, или на тебя, Надя? Или на меня. Кого‑нибудь, кто имел бы такой же голос, ходил бы, как я?..

– Нет, мама, уверяю тебя, что нет.

– Нет, мамочка.

Надя повторяла все, что говорила ее сестра. Обычно рупором выступала Летиция. Но вчера я заметила у Нади маленькую капельку ревности. Маруан больше смеялся с Летицией, а ею занимался чуть меньше.