Словно почувствовав, что я близка к панике, хромоногий денди решил смягчить тон и, перевоплотившись в приветливого собеседника, стал задавать банальные вопросы, просто из вежливости: учусь я или уже закончила, парижанка или из провинции, любительница современного искусства или равнодушна к нему, ну, и так далее. Но вскоре ему это надоело, и он обратился ко мне мягко, с улыбкой, почти по-дружески:

– Посещать вернисажи – не самое любимое ваше занятие, ведь так?

– Да, действительно…

– В таком случае, позвольте мне быть вашим гидом.

– Моим гидом?

– Да, на сегодняшний вечер, здесь, в этой галерее. Знаете ли, Дэвид Гарчи – художник, уже признанный и в Лондоне, и в Нью-Йорке.

Так, значит, того, кто представляет свои шедевры в этой галерее, тоже зовут Дэвид. Внутренне я улыбнулась странному совпадению: Дэвид Барле, Дэвид Гарчи. Но этот факт смутил меня.

– Ну, хорошо. Я не против, чтобы вы меня просветили, – согласилась я немного спокойнее.

Тогда он предложил мне руку, приглашая к прогулке по галерее. Рука была тонкая, скорее жилистая, чем мускулистая, но твердая. Прикоснувшись к нему, я яснее почувствовала исходящие от него энергетические волны, это будоражило и щекотало нервы. Увлекая меня от одного экспоната к другому, незнакомец решил воспользоваться тем, что мы стали ближе друг к другу, и позволил себе фамильярные жесты, допустимые разве что между мужчиной и женщиной, у которых есть интимная связь. Так, например, он приподнял кончиками тонких пальцев мои волосы, собранные в хвост, и при этом чуть коснулся основания шеи, из-за чего по телу словно пробежала электрическая волна.

– Видите ли, – тоном знатока говорил незнакомец, размеренно, неторопливо, низким голосом, – Дэвид как избалованный ребенок, выросший в тепличных условиях, он изо всех сил старается очернить среду, которая его воспитала.

– Ну, если вы так считаете…

Раз уж я задумала поскорее закончить этот занудный вечер, надо оставить за моим спутником роль первой скрипки. Чем реже находишь повод вступать в спор с такими типами, тем быстрее они пускаются в разглагольствования и начинают сами с собой вести беседу. В этом смысле они недалеко ушли от некоторых моих университетских преподавателей. Те выискивали обычно легковерных студентов, любителей поспорить с мэтром, и оттягивались по полной. Они и меня пытались склонить к дискуссиям, но напрасно.

На таком близком расстоянии я почувствовала запах его духов: нота ванили и лаванды, именно не легкое благоухание, а сильный запах, который, скорее всего, и был его истинным ароматом.

– Да, я так считаю. Более того, я уверен, что социальный посыл его произведений гораздо глубже, чем их собственное значение.

При этих словах он широким жестом показал на гигантскую игрушку Жирафу Софи, с толстыми сиськами на голове, в серебряных стрингах, лямочки которых врезались ей в гуттаперчевую попку. Рукав пиджака и свободной рубашки задрались вверх и обнажили часть руки незнакомца, где я заметила татуировку в виде текста, написанного мелким почерком, словно перьевой ручкой, различить который было невозможно.

– К сожалению, я не уверен, что вы поймете мои рассуждения, но догадайтесь, что скрывает желание художника высмеять и опошлить милые игрушки нашего детства, превратить их в сексуальные объекты, снабдить гротескными половыми признаками… Возможно, это попытка уйти от архетипа мелкого буржуа, который злорадно писает в колодец с ключевой водой?

Это было сильнее меня. Зачем он дразнит мой критический ум, и так готовый завестись с полоборота?!

Но я выжидала, продолжая надеяться, что он даст мне отставку по полной программе и выгонит без сохранения содержания, ну, по крайней мере, испепелит огненным взглядом, однако, вопреки ожиданиям, в его глазах появился свежий интерес, он посмотрел на меня в упор, и в его смешливых глазах я прочитала легкое удивление и желание продолжить общение.