- Нет, - ответила Нина Павловна, - это несвобода, помноженная на деликатность. Как и у вас, Марина! Вы же мне его, извините, сбросили, но позвонить не посчитали нужным.

- Все сложнее, - ответила Марина. - Тут его у меня разыскивают две женщины, юная и не очень.

- А вы прячетесь? Его прячете? Как вам не стыдно! Я вам дам Плутарха. Прочитайте про достоинство спартанок. Им бы в голову не пришло делить мужчину, как товар, как и мужчинам - делить женщину.

- Да ладно вам, - уже смеется Марина. - А чем же еще интересна половая проблема как не этим. Отнять, захватить, прикарманить.

- Не хочу слушать и слышать, - резко ответила Нина Павловна. - Я скажу Леше, что вы звонили.

Нине Павловне 85 лет. Вдовеет она уже шестьдесят. Ее муж, как она его называет - партизанский, был убит в июне сорок пятого. Его забил насмерть пьяный в поезде. Они оба возвращались домой с победой. Пьющий и непьющий. Никогда о нем. Ни слова. Как его не было. Один раз сказала: «Это была попытка жизни после смерти. Такой нет».

Шестьдесят лет целомудрия - это что? Патология? Норма? Нонсенс?

Однажды за какой-то лишней рюмкой вермута Марина задала этот неправильный вопрос.

Нина Павловна блеснула молодым глазом и сказала:

- Мне не хотелось. Мне не хотелось другого мужчины. Правда, была попытка, где-то в конце сороковых. Да что там юлить? Я помню это отлично, июль сорок восьмого. Море, пансионат и все для греха. Ничего более противного, чем прикосновения этого мужчины, вполне импозантного, между прочим, не знаю. Я ведь уже стала забывать Гришу, прошло семь лет после сорок первого, мое тело гудело и требовало своего, и тут такой пшик. Под этим, извините, любовником Гриша вспомнился так ярко, так остро, но соединиться физике тела и химии воспоминаний не удалось. Они уничтожали друг друга. Мне даже жалко было этого Володю из Челябинска. Он старался, а меня душили и смех, и слезы. С тех пор у меня восстановилась память о Грише, вся, даже та, о которой я не подозревала. И для меня оказалось естественно жить только памятью. У меня были достойные поклонники, но ни один, даже самый лучший, не мог сравниться с тем, кто во мне был жив. Это, Марина, не фигура речи, это во мне до сих пор. Знаете, я наслаждаюсь памятью о нем и насыщаюсь этим сполна. И скажу вам больше: те, кто играют с плотью для разнообразия, обделены. Много не есть хорошо. Истинное наслаждение уникально и единственно. Оно штучно. Конечно, кто поверит старухе, но ведь истинный гурман не променяет изыск на перловую кашу. Вы смотрите на меня с иронией, чтоб не сказать с издевкой. Ваше право. Я же не проповедую правил верности. У каждого свои. Но запомните слова старой дуры: большая любовь приходит на чистое место, не захватанное разными руками. Любовь, Мариночка, брезглива.

Как- то естественно подумалось: старуха, что с нее взять. Она уже напрочь забыла, как может само по себе кричать тело, мечтая хотя бы о перловой каше. До капли сознавая, сколь неполноценен обмен. Но тысячи женщин так живут. Хочется мужчину -значит, он будет, какие проблемы? Высокое, духовное, отчего взлетает душа, еще то ли будет, то ли нет, а к самцу глядишь и привыкнешь, глядишь, у него еще кой-какие достоинства есть. В конце концов ребенки рождаются от простого соединения клеток, а не от сложных метафор. И еще неизвестно, любимые Ниной Павловной спартанки отдавались по любви или по жару тела. В этом тонком деле двоих ложь рождается без предупреждения. Может, постель - самое первое место по производству лжи, легкой, необременительной, почти правдивой лжи. Потому что удовлетворение - это почти счастье, а счастье - это почти любовь.

Марина тогда всей душой пожалела Нину Павловну, одинокую женщину в жизни без радости. Она сказала себе тогда: я никогда не допущу себя до такого. Это был период ее романа с Арсеном. Как она упивалась этим чувством, как по-хозяйски располагалась в нем, даже на секунду не допуская возможности быть выброшенной за его пределы.