Пол посмотрел на него долгим взглядом.

— Джайлс, — сказал он, — мне случалось и прежде сомневаться в твоих убеждениях. То, что произошло сейчас, подтверждает справедливость моих сомнений. У тебя ложное понимание долга. Мы призваны быть хранителями всей остальной части человечества, простых людей. Этот долг превыше всего. Если бы ты был верен долгу в полной мере, ты бы понимал: ничего, решительно ничего не меняется оттого, что открытие для всех и сейчас Центров Обучения приведет ко всеобщему упадку, повсеместному голоду или любому иному катаклизму. Если время пришло, значит, оно пришло. Но в тебе, Джайлс, есть изъян. Ты отчасти романтик и всегда был романтиком. Ты беспокоишься о людях, а не о великом перевороте и расцвете человечества.

— История — это люди, — сказал Джайлс. Его тон, поведение оставались прежними, но в душе он испытывал чувство, похожее на отчаяние. Вспышка гнева, взбудоражившая его мгновением раньше, погасла так же быстро, как и возникла. Эдели не имеют друзей, по крайней мере, в старом смысле этого слова. Как сказал Пол, для них долг был всем. И тем не менее Пол был его самым старым и близким другом. Их отношения восходили к годам ранней юности, проведенной в Академии. Они всегда были рядом — в столовой, в аскетических дортуарах, в холодных классных комнатах, на голых спортивных площадках. Бок о бок они толковали о семейном тепле — пусть даже весьма условном тепле домов Эделей, пока не выросли в членов правящего класса. Теперь им ведом лишь долг, о котором говорил Пол, никто из них не нуждается ни в чем и ни в ком, ничего, кроме исполнения долга.

Теперь каждый из них жил самостоятельно, изолированно, только в себе, самодовлеющие индивидуумы, не позволяющие себе такой слабости, как близость с другим человеческим существом. Так нужно, чтобы коррупция, моральная неустойчивость, свойственные людям, не нанесли вреда строгой структуре выживания общества, которую разработали их предшественники; только так они могли сохранить ее. До тех пор пока не будет достаточно места, достаточно пищи, достаточно будущего для всех — чтобы все человечество опять стало свободным.

Теперь же свободным, по существу, не был никто. Арбайты были рабами Эделей, но Эдели были рабами долга — Программы Выживания, предложенной за два столетия до них. Эделям не полагалось задаваться вопросом, будет ли обеспечено выживание всего человечества, в свою очередь, они не допускали, чтобы вопросы задавали арбайты.

Все это было верно. Как, по-видимому, верно и утверждение Пола, что Джайлс — романтик и потому чувство долга у него с изъяном. Но все же Пол был не прав, собираясь так скоро открыть двери Центров для всех. Если он намерен настаивать, остальным членам Фронта придется удержать его, что по необходимости означает: уничтожить. Никто из Эделей не отступится от того, что полагает правильным, независимо от влиятельной оппозиции или из страха перед последствиями. Джайлс не хотел, чтобы Пола уничтожили. Пол сделал так много хорошего, нужного. Он слишком полезен, чтобы его лишиться. И Джайлс решил попытаться еще раз.

— Класс арбайтов уже не раз давал трещины, Пол, — сказал он. — Ты это знаешь не хуже меня. Вспомни хотя бы группу оголтелых революционеров «Черный четверг». Или эти бандиты, которые потехи ради жестоко избивают других арбайтов. Особенно арбайтов-рабочих, как если бы они были законными их трофеями, хотя всем арбайтам известно, что рабочие-арбайты генетически скроены существами безвредными — только у себя в бараках они устраивают между собой дружеские потасовки. Наконец, возьми бюрократию арбайтов, которая сильно эволюционировала за последние два столетия. Лучшие из них уже стали помощниками нам, Эделям. Так остановись же и подумай об этих трех группах — каждая со своими собственными эгоистическими интересами или просто непониманием Плана Выживания, который у тебя и у меня в крови, основа нашего существования.