|
Альверон получил строжайшие инструкции, но и без них он никогда не позволил бы себе рисковать вверенным ему огромным кораблем. Тем временем Аларкен и Цинадри, заточенные в миле под ложем океана, дали полную нагрузку своим передатчикам. Пятнадцать минут не так уж много, когда нужно подвести итог всей жизни. Хорошо если успеешь продиктовать прощальные послания, которые кажутся в такой миг важнее всего остального на свете. Паладорец молчал и не двигался. Остальные двое, поглощены собственной судьбой и личными делами, даже как то забыли о нем. И для них было полной неожиданностью, когда он вдруг обратился к ним своим странно бесстрастным голосом: — Мы полагаем, что вы принимаете определенные меры в связи с вашей ожидаемой гибелью. Но это, вероятно, излишне. Капитан Альверон надеется спасти нас, если мы сумеем остановить кабину, как только достигнем материка. В первую секунду Цинадри и Аларкен были слишком удивлены, чтобы отвечать. Потом Аларкен вымолвил: — Откуда вы это знаете? Нелепый вопрос; он сам тут же вспомнил, что на борту К.9000 осталось много паладорцев, значит, его спутник знает все, что происходит на корабле. И Аларкен, не дожидаясь ответа, продолжал: — Альверон этого не сделает! Он не может пойти на такой риск! — Риска никакого, — возразил паладорец. — Мы сказали ему, как надо действовать. — Это очень просто. Аларкен и Цинадри с почтением посмотрели на товарища; они поняли, что случилось. В критические минуты отдельные элементы, слагающие сознание Паладора, могли смыкаться так же согласованно, как клетки обычного мозга. И возникал разум, равного которому не была во всей вселенной. Несколько сот или тысяч элементов решали любую рядовую задачу. Очень редко требовалось совместное усилие миллионов единиц, и за всю историю было известно только два случая, когда миллиарды клеток сознания Паладора все смыкались в одну цепь, чтобы отвратить угрозу, нависшую над целым народом. Разум Паладора был одним из наиболее могучих ресурсов вселенной, ко всей его мощи прибегали редко, но уже мысль о том, что он есть, внушала великую уверенность другим народам. «Сколько клеток объединилось, чтобы справиться с этой задачей? — спрашивал себя Аларкен. — И почему Паладор занялся таким незначительным, в сущности, происшествием?» Ответить на этот вопрос было некому, но он мог бы сам догадаться, в чем дело, если бы знал, что необычное разуму Паладора присуще почти человеческое честолюбие. Очень давно Аларкен написал книгу, доказывая, что в конечном счете все разумные народы пожертвуют индивидуальным сознанием и наступит день, когда во вселенной останутся только групповые виды разума. Паладор, писал он, — первый из них; и надо сказать, что огромный дисперсный мозг был польщен его словами. Прежде чем они успели задать новые вопросы, через эфир к ним донесся голос самого Альверона: — Говорит Альверон! Мы остаемся на этой планете, пока сюда не дойдет взрывная волна и, может быть, вам удастся вас спасти. Вы идете к городу на побережье, при такой скорости будете там через сорок минут. Если не сумеете остановиться, мы взрывом разрушим туннель впереди и позади вас, чтобы прекратить подачу энергии. Потом пробьем к вам шахту. Главный инженер говорит, что с нашими установками он сделает это за пять минут. Не пройдет и часа, как вы будете в безопасности, если только солнце не взорвется раньше. — Но если это произойдет, вы тоже погибнете! Вам нельзя так рисковать! — Не беспокойтесь, нам ничто не грозит. Когда взорвется солнце, пройдет еще не одна минута, прежде чем взрывная волна достигнет максимума. А мы к тому же на ночной стороне, прикрыты могучим экраном — восемь тысяч миль горных пород. Как только заметим первые признаки взрыва, будем уходить из солнечной системы, держась в тени планеты. На предельной тяге мы достигнем световой скорости прежде чем выйдем из конуса тени, а тогда нам солнце не страшно. |
