|
Ветер? Пожилой человек завертел головой, пытаясь разглядеть хоть что-то. Бесполезно! Слишком густо росли деревья, да и сумерки навалились. А тут еще и пурга. Вой повторился, но уже ближе. Так, словно кто-то учуял жертву и теперь медленно и неумолимо приближался к перепуганному, сжавшемуся в комочек человеку. Николай Сергеевич нервно встряхнул головой, гоня прочь наваждение, и покрепче стиснул расчехленный уже топорик. Сердце нервно заколотилось, выбивая неровный бой, и по правой руке пробежала уже знакомая судорога. Скверно. Особенно здесь, в лесу, без связи. Случись чего, и все, привет. Порывшись в карманах, пленник судорожно извлек связку цветастых, как он сам их называл, «упаковок первой необходимости». Отыскав нужную, с противным хрустом извлек он пару кругляшков и быстро заглотнул их, заедая снегом. Совсем скоро страннику стало легче. Намного. Настолько, что он смог подняться на ноги и, взяв в руки подобие посоха, вырубленного из прямой ветки орешника, тяжко двинулся в путь.
Большого смысла в этом, конечно, не было, хотя и рисков минимум; уже и так было ясно, что он безнадежно заблудился. Но, как решил мужчина, уж лучше замерзнуть, чем быть живьем сожранным волками. И откуда их столько появилось-то? В прошлом охотник, он давно считал, что постреляли уже почти всю живность в округе; сам еще лет десять назад ходил. А еще – деревья. Как в мире другом. Все больше лиственные да сосны. А вот елок почти и нет. Хотя как так? Помнил же преподаватель, что леса дремучие, да все ели больше. В таких, говаривают, и нечисти больше, чем в лиственных. Лешие, Бабы-ёги, те же волки, что только и ждут зазевавшегося путника, чтобы наброситься да на куски разорвать. Да вот только за жизнь свою заблудившийся решил держаться – будь здоров! До крови! До боли! До ора! Одной рукой опираясь на ветку, в другой сжимая топор, он двинулся вперед. Наугад. В темноту. Как там бишь: – Отче наш, сущий на небесах, да святится имя Твое, да приидет Царствие… – с трудом шевеля потрескавшимися обмороженными губами, читал он обрывки молитвы. Закончить не смог. Не успел, вернее. Свинцовая тяжесть вдруг наполнила окоченевшее тело, и он погрузился во тьму.
Впрочем, и об этом думалось с трудом. Да и вообще еле думалось. Мысли, под стать гипотетически существующему телу, были вялыми и какими-то… несуществующими, что ли. Булыцкий попытался открыть глаза, чтобы окончательно расставить все точки над «i», но даже это незначительное действие вызвало такой приступ головной боли, что он снова провалился в глубокое забытье. Следующее пробуждение было намного более приятным, если такое описание вообще применимо к текущему состоянию. Ощущение тела вернулось. Вернее, боли в гудящих икрах да обмороженных, пораненных пальцах рук. Попытался сглотнуть, но не смог. Горло распорола резкая боль, как будто полоснул кто по нему ножом раскаленным. В висках тут же отозвалось резкой болью, взрывая и без того измученный мозг. «Жив!!! – обрадованно подумал он, и эта мысль, словно высоковольтный разряд, молнией пронеслась по телу, возвращая тому способность чувствовать внешний мир. – А эти? Ангелодемоны? Они действительно были или мне просто причудилось?» – задумался тот, и тотчас, словно ответ на его вопрос, сбоку донеслись знакомые голоса и чей-то хриплый кашель. И говорили они действительно на каком-то непривычном языке, Булыцкий хоть и не без усилий, но смог уловить в нем что-то знакомое. Эти усилия вновь вымотали странника, а тут еще и возникло рядом расплывчатое пятно неопределенного пола, бесцеремонно сунувшее под нос плошку с неким дымящимся отваром. Несколько глотков омерзительно горькой жидкости, и Булыцкий вновь провалился в забытье.
– Княжьих, гляди-ка, кровей. – Репей тебе в рот! Где ты князьев с боярами такими видывал? Чужеродец. Точно тебе говорю: чужеродец! – А чужеродцев таких где видывал? – сквозь кашель отвечали ему. |
