— Мельников с Печерским, — убитым голосом объяснил Шустов. — Их еще в полдень обратно привезли, на нашем студийном «рафике». Ну просто вообще никаких...

— Ага-а, — тоном инквизитора повторил я. — Давайте подробности.

— Там с утра уже был банкет, в местной ячейке, по случаю дорогого гостя, — стал рассказывать мой печальный зам. — Вот и они напросились, искать острые ракурсы... Сейчас оба уже в форме, но поздно, поезд ушел. Мельников-то ладно, он комментарий выдаст с любого бодуна, но вот оператор... Короче, из всей пленки и минуты не наберется, остальное брак. Плавающая картинка, про шумы и не говорю.

— Он что же, и «Бетакаму» своему наливал в видоискатель? — сурово осведомился я.

— Черт его разберет, куда он наливал, — поник Шустов.

При слове «черт» я на всякий случай опять дотронулся до серебряного талисмана.

— Вы понимаете, Юра, чем это пахнет? — спросил я у поникшего зама. — Если мы не дадим в эфир репортаж с этого сельского сходняка, у оппозиции будет очередной повод обвинить нас в замалчивании их кандидата. Для зубатовцев сейчас лишний скандал — именины сердца. Левые наедут на Центризбирком, Центризбирком — на нас. Власти сейчас из кожи лезут, доказывая, какие они принципиальные и равноудаленные... И кто окажется стрелочником? Кто вылетит с работы? Есть такие люди, и вы их знаете.

Произнося эти слова, я незаметно для Юры скрестил средний и указательный пальцы на правой руке. Я немного преувеличивал грозящую нам опасность, для профилактики. Будь по-иному, гадание по ромашке дало бы другой результат. Однако пусть Шустов сейчас покрепче проникнется своею виной.

— Что же делать? — потерянно спросил Юра. Мой заместитель старше меня, на ТВ пришел значительно раньше. Профессиональных навыков хватило бы у него на десять аркадиев полковниковых. Чего недостает — так это профессиональной наглости.

— Исправлять, — ответил я. — Где бракованная запись? Ее хоть не размагнитили?..

Следующие четверть часа я провел в монтажной, отсматривая пленку нетрезвого Печерского. На студийном мониторе прыгали вверх-вниз кроны деревьев, коровьи рога, спелые вишни и добрые крестьянские физиономии. То и дело на первый план беззастенчиво вылезали красные этикетки немецкой водки «Astafyeff», особенно любимой нашими поселянами и их народными избранниками. Секунд двадцать в кадре был отчетливо виден и сам Товарищ Зубатов. Веселый, без пиджака, но в галстуке, он что-то отплясывал под руку с толстой теткой в кокошнике. Поселяне смеялись и хлопали в ладоши. Вместо смеха, музыки и хлопков из динамиков доносились только треск, шипение и свист. Чтобы сверхнадежный «Бетакам» не записал звук, его требовалось утопить в цистерне со спиртом, не меньше.

— Ну как? — Мой заместитель Юра Шустов все четверть часа торчал за моей спиной. Вздыхал, шмыгал носом и страдал. Репортерские бригады были в его подчинении, так что ответственность за сбой целиком лежала на нем.

— Хуже, чем я думал, — признался я, выключив монитор. — Придется комбинировать, другого выхода нет. Найдите в архиве коров поприличнее, стога какие-нибудь... У нас есть что-то наподобие?

Шустов метнулся к картотеке, зашуршал карточками.

— Есть визит товарища Пельше в племсовхоз «Камаринский», — сообщил он. — Одна тысяча девятьсот семьдесят пятый год. Тут коровы колоритные и фермы почти новые...

— Вот видите, Юра, а вы паниковали, — усмехнулся я. — Животных возьмите отсюда, секунд на тридцать среднего плана. Потом аплодисменты, с двадцать шестого съезда КПСС, там они самые бурные и продолжительные. Крупные планы Товарища Зубатова нарежьте из думских репортажей и пустите синхроном под его позавчерашнее радиовыступление.