Изменить размер шрифта - +
 — Раньше при лучине сидели, и ничего. Песни пели разные… народные. Никто не жаловался… Зато мы с тобой килограммов двести оттуда снимем, как с куста. — Он заговорщически подмигнул: — В Кукуеве-то, в баре этом твоем, как его… лампочки-то все равно гореть будут.

Архипыч покачал головой. В логических построениях его собеседника зияли явные пустоты.

— А телевизор, он раньше тоже от лучины работал? — спросил он.

— Так при чем здесь телевизор? — удивился Кулёк. — Так ведь не было раньше телевизоров, слышь…

— Зато сейчас — есть! — вдруг гаркнул Архипыч. — У меня дома стоит! «Аншлаг»! Саша Белый с «Бригадой»! Футбол! Послезавтра «Спартак» с «Валенсией» играют! Ты что, охренел совсем?

Кулёк, в котором советская власть убила хозяина, наморщил лоб.

— Верно, Архипыч, — сдался он под шквалом неопровержимых доводов. — Погорячился я. Это неправильно.

Стемнело, сеялся мелкий дождик, alkachi сдвинулись под остатки крыши и зажгли керосиновую лампу. В полном молчании Архипыч откупорил еще одну заморскую бутылку, наполненную «спиритус инферналисом» собственного производства; разливая его в пластиковый стакан, он покачнулся и остервенело выругался. Дрожащий свет спички, от которой Кулёк присмолил свою «примину», осветил величественную, как Колизей, руину старого мехдвора.

— То, что к нам текёт, оно пусть себе и текёт, — рассуждал Архипыч, любуясь игрой лунного света в мутной жидкости. — На это рот не разевай. Не наглей. Оберегай и пользуйся. А вот ежели текёт мимо нас…

Он поднял голову и устремил взгляд вдоль шоссе Е30, по которому уносились в направлении Москвы размытые дождиком огни автомобильных фар.

— …То надобно сделать так, чтоб текло опять-таки в нашу сторону, — закончил он. — Первый закон Ломоносова. Вдоль трассы электричество куда идет? На Москву? А нам до нее какое дело?

— Так это ж высокое! — нахмурился Кулёк. — Три тысячи вольт! В пепел сгорим! Не-а… Я не подпишусь!

— Сгорим, — согласился Архипыч. — Тут ты прав. Ну, да ладно, я еще кое-что знаю…

Он медленно поднялся, пробуя обескостевшие от самогона ноги, крякнул многозначительно.

— Вон там, под землей… — Жестом мессии он снова простер руку на северо-запад, параллельно сверкающей, словно усыпанной бриллиантами трассе Е30.— Там, в люках, кабеля толстенные. С мою руку будут. Какая с них польза?

— Так это ж «московская линия»! — ахнул Кулёк. — Говорят, раньше вдоль нее часовые на мотоциклетках ездили…

— Так то раньше. Где теперь эти мотоциклы? Где часовые? То-то… Теперь она никому не нужна.

— Скажешь тоже, — уперся Кулёк. — Правительственная связь не нужна?! Да за нее и расстрелять могут!

Архипыч высокомерно усмехнулся и махнул рукой.

— Сказал, как в лужу… Сейчас демократия, разоружение! Да и вообще — другое время, никого не расстреливают! Даже не сажают. Почти…

— Погодь, а сколько там напруги? — вновь озаботился Кулёк. — Вдруг тоже тыща вольт…

Архипыч покачал головой и икнул.

— Нет, она вроде вообще без электричества. В телефоне какая напруга? А это телефон и есть, мне мастер один рассказывал, еще при большевиках… Ладно, не в том суть, — оборвал он сам себя. — Главное, что к нам оттуда ничего не текёт. И вообще, кабель этот, московский, никому не нужен, забросили его… Значит, можно смело вырезать, сколько надо… Хоть меди, хоть алюминия, хоть свинца — все сгодится…

Последние слова он произносил уже на ходу, устремляясь, словно броуновская частица, по сложной траектории в сторону шоссе.

Быстрый переход