Изменить размер шрифта - +
Все решения принимаются коллективно. Или… не принимаются…

И понятно, что в него на уровне инстинкта вбито, что Генеральный секретарь непогрешим… если генсек не прав, смотри правило номер один. Но в его понимании – я сейчас сделал дело недопустимое… опасное и недопустимое. Хотя кое-чего я добился прямо сейчас – договорились отдать мои предложения на проработку и создать рабочие группы по каждому предложению. Это вообще-то способ замотать – но только если инициатор не будет продавливать.

– Михаил Сергеевич – сказал он глядя одним глазом на отъезжающих – поговорить надо.

Я кивнул

– Сейчас, как делегации уедут…

 

Делегации уехали, мы прошли обратно в зал заседаний. Обслуга, уже приступившая к уборке, увидев министра и генерального секретаря – прыснула как пескари при виде щуки.

Громыко сел на место Хонеккера. Налил себе Боржоми из нетронутой бутылки и с шумом выпил. Я сел на край стола и тут же одернул себя – чисто по-американски, дурак, ну где это видано, чтобы генеральный секретарь на столе сидел, еще на подоконник сядь, придурок! Но пересаживаться не стал, чтобы не продемонстрировать уязвимость…

– Миша. Ты широко шагаешь. Ты понимаешь, что такие вещи надо согласовывать с Политбюро?

Я кивнул

– Понимаю.

Да, понимаю. Я смотрел на Громыко, зубра отечественной внешней политики и думал – куда все делось? При Ленине – стратегической важности решения могли приниматься за сутки, а державный корабль иногда такие кренделя выписывал!

А теперь? Как американцы говорят – большие, волосатые, наглые цели – где они?

– Давайте по очереди, Андрей Андреевич.

– Хорошо, давай. Ты понимаешь, что такое свобода перемещения в том виде, какой ты нарисовал? А?

– Понимаю.

Громыко уставился на меня – с таким спокойствием это было сказано.

– Все ринутся туда – сказал он – это для начала.

– Как понять, все ринутся туда?

– Скупаться, ты что как маленький?! – разозлился Громыко – там, в Польше джинсы на прилавках лежат!

Господи…

– Ну и что?

– Ну, хорошо, Андрей Андреевич. Допустим, наша молодежь рванет в Польшу, купит там себе по двое – трое джинсов. Что еще купит? Ну, там косметику к примеру. Что в этом такого страшного? Поляки нашьют еще джинсов.

Громыко смотрел куда-то мимо меня невидящим взглядом и думал. А я тоже сидел и думал – как мы добрались до такого. Говорят, Юрий Владимирович делал все для того чтобы было как можно меньше туризма, даже в соцстраны. Но зачем?!

Чтобы молодежь джинсов себе не купила что ли?

Что мы все такие… перепуганные то?

– Не знаю, как на это Виктор Михайлович посмотрит… – сказал Громыко

– Он посмотрит, так как надо будет. У нас в конце то концов – есть социалистический лагерь или его в помине нет?

– Ну, я не говорю о том, чтобы на самотек пустить. Есть организованный туризм, начнем продавать туры. Посмотрим, сколько мы сможем принять, сколько они. Каждый год будем увеличивать. Но я не понимаю, почему советский человек не может свободно ездить по таким-же социалистическим странам, как и наш СССР.

– И то же самое по открытию предприятий, филиалов, торговле. Почему это невозможно?

Громыко, получив отпор на первый наскок, молча сидел и думал

– Андрей Андреевич…

– Я не знаю, Михаил Сергеевич… – сказал он – не знаю, что тебе сказать.

– Мы жили, так как жили, и сейчас так живем, и вопросов почему – задавать было не принято.

Быстрый переход