Он никогда прежде не проделывал весь путь домой на автомобиле; обычно он прилетал самолетом в Толидо или в Колумбус, а оттуда брал напрокат машину. Эта поездка, прямо из Вашингтона, округ Колумбия, прошла без приключений, но показалась ему интересной. Помимо увиденных ландшафтов, интересная ее часть заключалась еще и в том, что он и сам не понимал, почему едет в Спенсервиль и намерен поселиться тут после столь долгого отсутствия. Интересным было и ощущение своей полнейшей свободы: того, что ему некуда торопиться, что в записной книжке не значатся ни на сегодня, ни на будущее никакие встречи, что на том месте, где у него раньше в машине стоял телефон правительственной связи, теперь болтался обрезанный провод. Интересным было и непривычное пока чувство внезапного разрыва всех связей с теми людьми, которые когда-то чуть ли не поминутно знали каждый прожитый им день: убили ли его, похитили, или же он жив, находится ли он в тюрьме, в бегах или в отпуске. По «Закону о национальной безопасности», в течение тридцати дней после своего увольнения он должен был сообщить этим людям свой новый адрес. На самом же деле они вознамерились узнать этот адрес еще прежде, чем он уехал из Вашингтона. Но Лондри, впервые воспользовавшись своими гражданскими правами, коротко ответил, что пока еще сам не знает, куда направится. Его выставили, но не забыли; отправили в принудительную отставку, однако интерес начальства к его персоне сохранялся.

Лондри миновал ряд установленных на столбах почтовых ящиков, обратив внимание, что красный флажок на их ящике был опущен; этот флажок находился в таком положении все последние пять лет.

Он свернул на узкую, заросшую травой гравийную дорогу.

Дом, что стоял на их ферме – классический викторианский, обшитый выкрашенной в белый цвет дранкой, с верандой и вычурными украшениями, – построил прадед Лондри в 1889 году. Это был уже третий по счету дом на том месте. Самой первой была бревенчатая избушка, сложенная еще в 1820 годы, когда его далекие предшественники осушили и расчистили находившееся тут Большое Черное болото. Следующий дом появился во времена гражданской войны, и Лондри довелось даже увидеть его на фотографии: он напоминал небольшую, обшитую дранкой коробку из-под соли, без всяких украшений и без веранды. Местная мудрость гласила, что чем красивее дом, тем крепче муж сидит под башмаком у своей жены. Если так, то прадедушка Сайрус был явно согнут в бараний рог и напрочь придавлен каблуком.

Лондри подогнал свой «сааб» к самой веранде и остановился. Несмотря на то, что солнце уже садилось, было жарко; но это была сухая и пыльная жара, совершенно не похожая на ту парную баню, что обычна для Вашингтона.

Лондри сидел и рассматривал дом. Никто не вышел на крыльцо, чтобы поприветствовать его, да и никогда уже не выйдет. Родители пять лет назад перестали заниматься фермерством и переехали во Флориду. Незамужняя сестра Барбара давно уже уехала в Кливленд и делала там карьеру как руководительница какой-то рекламной службы. Брат, Пол, работал вице-президентом отделения фирмы «Кока-Кола» в Атланте. Когда-то он был женат на очень приятной женщине по имени Кэрол, работавшей в Си-эн-эн, но они расстались, заключив между собой полюбовное соглашение, что будут содержать и воспитывать детей, – теперь жизнь Пола была подчинена этому соглашению, фирме «Кока-Кола» и заботе о двух сыновьях.

Сам Кит Лондри так и не женился – отчасти потому, что был научен опытом своего брата и большинства других знакомых ему людей, отчасти же из-за своей работы, которая отнюдь не благоприятствовала счастливой и безмятежной семейной жизни.

К тому же, если уж быть честным с самим собой – а почему бы им и не быть, – он так никогда и не смог до конца забыть Энни Прентис, жившую примерно в десяти милях от того места, где сейчас стояла перед родительским домом его машина.