Изменить размер шрифта - +
На фонарных столбах, несколько преждевременно увенчанных его короной, сверкали в зимнем воздухе нарядные лампы, паровоз с уже разведенными парами выбрасывал в ночь клубы дыма.

— Принц Уэльский боится своей матери. Думаю, сильнее, чем кого бы то ни было на свете. Он не хочет говорить ей правду. Страшится ее гнева. Опасается за ее здоровье. И пуще всего он боится, что Королева не сможет сохранить подобную тайну и скандальная новость касательно убийства Эдди так или иначе станет темой всеобщих пересудов.

— Боже мой, Роузбери, вот тут вы, пожалуй, правы. Королева непременно кому-нибудь да проговорится, возможно, своей любимой берлинской дочери. И через полчаса новость разнесется по всей Вильгельмштрассе и Унтер-дер-Линден. Не думаю, что премьер-министр Солсбери поблагодарит нас за это.

Послышались шаги, отдававшиеся эхом в одном из залов дома Роузбери. А следом стук в дверь.

— Мой лорд. Сэр Джордж. Пришли джентльмены из «Таймс». Мистер Баррингтон. И его главный репортер мистер Джонстон.

— Баррингтон, как приятно снова увидеться с вами! Спасибо, что пришли.

Да, подумал Роузбери, отношения с этим господином с Принтинг-Хаус-сквер у Тревельяна и впрямь прекрасные.

— Присаживайтесь, джентльмены, прошу вас, — Роузбери усадил гостей бок о бок на обтянутую кожей софу.

— Боюсь, — начал Тревельян, — у нас имеются печальные новости относительно герцога Кларенсского и Авондэйлского.

— Надеюсь, вы не станете возражать, джентльмены, — чарующим голосом произнес издатель «Таймс», — против того, что мой коллега застенографирует нашу беседу? Это поможет нам правильно изложить факты.

— Конечно, конечно, — умения излучать обаяние Тревельяну, придворному тертому, и самому было не занимать. — Итак, герцога поразил весьма серьезный приступ инфлюэнцы. До чрезвычайности серьезный.

— О Боже, Боже, — отозвался Баррингтон, немедля приняв похоронный вид — обдумывая, быть может, траурную рамку на первой странице, извещающей о смерти в королевской семье. — Сейчас от нее страдает столько видных людей. — Он грустно покачал головой. — Инфлюэнца свирепствует по всему Европейскому континенту. Вот и у епископа Саутуоркского нынче кризис. А кардинал Мэннинг, говорят, и вовсе приблизился к смертным вратам.

Что же, пока все идет хорошо, подумал Роузбери. Почву мы подготовили.

— Вы позволите мне добавить несколько деталей, мистер Баррингтон? Я только что из Сандринхема.

— Прошу вас, лорд Роузбери, прошу вас. Мы будем очень вам благодарны.

— Доктора считают, что болезнь приняла серьезный оборот в пятницу вечером. Главная беда в том, что инфлюэнца сопровождается пневмонией. Лечением руководит доктор Бродбент, который совсем недавно лечил и принца Георга. Ему помогает доктор Манби, местный врач, очень способный. Насколько я знаю, в ближайшие сутки к ним присоединится, если уже не присоединился, доктор Лейкинг.

Имена врачей, всегда полагал Роузбери, способны подпереть любое вранье. Один человек может и солгать, но не трое же докторов!

— Теперь позвольте рассказать о том, как предполагается распространять в дальнейшем сведения о здоровье принца. Начиная с завтрашнего дня бюллетени относительно развития болезни будут регулярно вывешиваться на Нориджских воротах Сандринхема и на дверях Мальборо-Хауса.

— Кто еще находится ныне в Сандринхеме? — Баррингтон слегка наклонился вперед. Роузбери он вдруг представился взявшим след смерти гончим псом. Коллега редактора с безумной скоростью стенографировал разговор. Перо его замирало всего через пару секунд после того, как отзвучит очередная реплика.

— Герцог и герцогиня Файфа, герцог и герцогиня фон Тек с детьми, принц и принцесса Уэльские, разумеется, принц Георг, принцесса Мод, принцесса Виктория и некоторое количество друзей и конюших, съехавшихся в прошлую пятницу, дабы отпраздновать день рождения принца, — имен конюших Роузбери, следуя наставлениям Пауэрскорта, называть не стал.

Быстрый переход