— И что там будет?

— Никто не знает. Может, расширяемся. Может, нас выкинут на улицу и откроют супермаркет.

Я об этом услышал впервые.

— Мы вне событий, — усмехнулась Молли. — Контакты нужны, контакты.

После ужина мы отправились к Молли, и я остался у неё на ночь.

Не смогу описать жестов, взглядов и прикосновений, сопровождавших интимные моменты. И не потому, что я ханжа и пурист, а из-за какого-то провала в памяти. Стёртые воспоминания не восстановились. В этом определённая ирония. Я запомнил строки статьи, которую мы обсуждали, помню меню в Чампсе, помню, кто сидел за столиком напротив… Но о наших минутах наедине лишь какие-то нечёткие кадры: полумрак в комнате, ветер играет шторами на окне, размытая зелень её глаз…

Джейсон вернулся чуть ли не через месяц. Он стрелой проносился по коридорам, как будто получил там, на Потомаке, какую-то энергетическую подкачку.

С ним прибыла куча охранников в чёрных костюмах, выросших неведомо на каком огороде, но, по слухам, из службы безопасности министерства финансов. Затем зачастили группки проектировщиков и подрядчиков, в разговоры с нашими сотрудниками не вступавших. Молли кормила меня слухами: компаунд пойдёт под бульдозер; компаунд расширяется; нас всех уволят; нас всех ждёт повышение окладов. В общем, что-то происходило.

С Джейсоном я не сталкивался почти неделю. Потом вдруг, в четверг к вечеру, он забрёл в мой кабинет и пригласил меня наверх:

— Хочу тебя кое с кем познакомить.

Подойдя к лестнице, я мгновенно оброс эскортом вооружённых охранников с табличками общего допуска на нагрудных карманах. Меня проводили в верхний конференц-зал. Точнее, отконвоировали, как будто подчёркивая, что иного маршрута для меня здесь не предусмотрено, шаг вправо, шаг влево… В дверь, правда, не впихнули, а открыли её передо мной вежливо, предупредительно. Я глубоко вдохнул и шагнул внутрь.

В комнате обширный стол красного дерева и полдюжины бархатных кресел. Кроме меня двое.

Один из них Джейсон.

Второй… Я мог бы принять его за ребёнка. По первому впечатлению, кошмарно обожжённый ребёнок, которому нужна немедленная пересадка кожи. Человек ростом едва в пять футов стоял в углу помещения. На нём синие джинсы и белая хлопковая футболка. Плечи широкие, глаза большие, как будто воспалённые, налитые кровью. Руки казались несколько длинноватыми в сравнении с укороченным торсом.

Но страннее всего казалась мне его кожа. Матовая, без бликов, пепельно-чёрная и совершенно безволосая. Морщинистая… хотя нет, не морщинистая, а какая-то свободно висящая на нём, как на иных собаках, однако изборождённая, глубоко текстурированная, как корка дыни-канталупы.

Этот человечек подошёл ко мне и протянул руку. Маленькую морщинистую ладонь маленькой морщинистой руки. Я, как во сне, принял её. Пальцы мумии, подумал я. Но под кожей ощущались мышцы, объёмность. Как будто я сжал в руке мясистый лист пустынного растения, схватил алоэ и почувствовал, как растение отвечает на сжатие. Человечек улыбнулся.

— Это Ван, — сказал Джейсон.

— Ван — кто?

Ван рассмеялся, показал крупные зубы без заметных дефектов.

— Мне эта шутка никогда не надоест.

Полностью его звали Ван Нго Вен.

Марсианин.

Как их только ни расписывали. От Уэллса до Хайнлайна. Но Марс, увы, оставался безжизненной планетой. Мы оживили его. Мы послали на него марсиан.

И вот перед нами живой марсианин, на девяносто девять целых и девять десятых процента человек, хоть и несколько странного обличья. Потомок высадившихся на Марсе миллионы лет назад колонистов, которых мы запустили в космос лишь два года назад. Время «Спина». Отличный английский, акцент чуть оксфордский, чуть делийский.