— Врачи не торгуются, Джейсон.

— Давай, давай, Гиппократ.

Я не стал начинать с полного предназначенного для него фармацевтического коктейля, хотя бы потому, что всех средств в нашей аптеке не оказалось. Но дал стимулятор ЦНС, вернувший ему контроль над мочеиспусканием и способность передвигаться без посторонней помощи в течение ближайших дней. Правда, за счёт раздражённой заледенелости, оцепенения рассудка. Мне говорили, что это состояние свойственно наркоманам в конце кокаинового «запоя». У него поднялось давление и появились под глазами тёмные мешки.

Мы дождались, пока персонал разошелся по домам и в компаунде остались лишь ночные охранники. Джейсон на деревянных ногах, но самостоятельно проследовал мимо охранников к стоянке, помахал рукой паре задержавшихся сотрудников и вполз на пассажирское сиденье моей машины. Я отвёз его домой.

Джейсон несколько раз заезжал в мой домик, но я у него оказался впервые. Ожидал я чего-нибудь соответствующего его статусу в фирме, но квартира, в которой он спал — мало чем он там занимался, кроме этого, — оказалась скромным закутком в кондоминиуме, правда, с видом на океан — тоже весьма скромным. Диван, телевизионный экран, письменный стол, пара книжных шкафов и широкополосный медийно-интернетовский канал. Стены голые, если не считать пространства над столом, где приклеен выполненный от руки линейный график истории Солнечной системы от рождения Солнца до его предстоящего скукоживания в белого карлика. На графике Джейс отобразил и человеческую историю, линия развития которой отклонялась с момента Затмения. В шкафах специальные журналы и распечатки статей, на одной из полок три старых фотоснимка в рамках: И-Ди Лоутон, Кэрол Лоутон и надуто-серьёзная Диана.

Джейс сразу опустился на диван. Он выглядел эскизом-парадоксом художника-экспериментатора. Неестественный излом ищущего покоя тела и глаза, возбуждённо горящие под действием введённой в организм фармакопеи. Я вышел в миниатюрную кухню и поджарил яичницу — у обоих с завтрака крошки во рту не было. Джейсон всё время говорил, говорил, говорил не переставая.

— Понимаю, что болтлив, — заметил он среди прочего. — Но ничего не могу поделать. Сна ни в одном глазу. Меня, должно быть, ненадолго хватит?

— Если принимать весь букет средств, то эффект стимулятора смажется, не будет такого возбуждения, — сказал я ему, поднося тарелку к дивану.

— Быстро проняло. Должно быть, вроде допинга, которым спортсмены балуются. Но ощущение такое, как будто успокаивает. Я чувствую себя как неоновая реклама на пустом здании. Снаружи сияет, а внутри ничего. О, яйца, яйца! Отличная яичница, спасибо! — Съел он, однако, не более ложки и отодвинул тарелку.

Я сел за его стол, воззрился на график «Спина», представляя себе, каково жить рядом с таким выпяченным отображением истоков и судьбы человечества перед глазами, с родом человеческим в качестве определяющего явления в жизни заурядной звезды. Джейс изобразил всё без особого тщания, жирным маркером на здоровенном листе тёмной обёрточной бумаги.

Джейсон проследил за моим взглядом:

— Очевидно, они ожидают от нас какого-то действия.

— Кто?

— Гипотетики, раз уж мы их так определили. И, полагаю, мы должны что-то сделать. Все и каждый. Они ожидают от нас этого. Не знаю, чего. Подарка, сигнала, приемлемой жертвы.

— Почём тебе знать?

— Не могу сказать, что это личное наблюдение. Но почему Барьер могут преодолеть человеческие артефакты, такие как спутники и ракеты, но не могут метеоры и далее частицы? Очевидно, это не барьер. Неверный мы выбрали термин. — Под влиянием стимулятора Джейсон напирал на слово «очевидно». — Очевидно, это селективно действующий фильтр.