Костик облегченно вздохнул и бодро заметил:

— Не знаю, почему, но после их визитов меня жутко тянет выпить. Все равно рабочий день уже фактически кончился. Девочки, займитесь, а?

Вскоре мы уселись за стол. Как всегда, тамадой был начальник.

— Ну, что, — бодро начал он, — первый тост надо за него. За Ленчика то есть. Пусть это будут поминки. «Чтобы жизнь не шла зазря, опрокинем стопоря», — и он действительно опрокинул в себя стакан водки. — Кстати, похороны завтра в три. Мне придется пойти, а вам не обязательно. По желанию. Ясно?

«Слава богу, что у Лени нет детей, — пронеслось у меня в голове. — Как бы я посмотрела им в глаза?» И меня замутило.

— Откровенно говоря, — продолжил Костик, снова хорошенько дерябнув, — никто с покойным всерьез не дружил. Отношения были чисто деловыми. Так что горе изображать было бы смешно. Главное, чтобы происшествие не повредило коллективу в целом. Хотя, конечно, по человечески всем его жаль. Но больше всего меня удивляешь ты, Надя. Голову бы дал на отсечение, что вы с ним друг друга терпеть не можете. Если уж и клеишь ты кого, так совсем другого. И вдруг такие пенки… Позавчера была куколка — ну, чистый пломбир. А сегодня — краше в гроб кладут. Неужто ты по Леньке сохла? Или ты у нас просто такая кисейная барышня? Колись, а?

И он, хитро прищурясь, немелодично затянул старую песню:

— Да отвяжетесь ли вы от нее когда-нибудь?! — вдруг раздался резкий голос Олега, и в нем прорвалась столь откровенная злоба, что все разом смолкли. Олег, всегда спокойный и сдержанный… Кажется, он и сам ошеломлен своей вспышкой.

Первой опомнилась я и, надеясь сгладить странное впечатление, попыталась улыбнуться:

— Сейчас не те времена, Костя, двугривенным не отделаешься. Цены на транспорт неуклонно растут.

Лерочка радостно засмеялась немудреной шутке, за ней вступили остальные, и инцидент был похоронен. Только я, дура, до самого конца надеялась, что Олег, так неожиданно и непонятно выступивший в мою защиту, предложит меня проводить. Однако проводить меня вызвался Михаил Григорьевич.

Мы медленно шли по улице, и я понимала, что он пытается, но не решается что-то сказать. Наконец, я не выдержала:

— Вы ведь хотите со мной поговорить, Михаил Григорьевич? О чем-то неприятном?

— Не… не знаю, — неуверенно сказал он. — Может, не неприятном, только… Я, конечно, не имею права, и вы не обязаны мне отвечать. Но, поверьте, это не… не праздное любопытство. И не обижайтесь, пожалуйста.

— Хорошо.

— Вам нравится Олег?

— Да.

— Очень?

— Да.

Он помолчал, вцепившись руками в волосы, потом вздохнул:

— Ох, как плохо!

Я и вправду на него не обиделась. В его вопросах было столько искренней доброжелательности, что я не сумела уклониться от ответа или соврать.

— Почему же плохо? Я, разумеется, особо не рассчитываю на взаимность, но ведь любовь и без взаимности прекрасна. Разве нет?

— Давайте сядем, — предложил мой собеседник.

Мы присели на скамью.

— Моя жена очень любит Ирину, — словно бы нехотя выдавил он. И смолк. Он молчал, и вздыхал, и стонал. Потом с трудом произнес:

— Я надеюсь, что это не пойдет… Если кто-нибудь узнает… Я надеюсь, что вы никому…

— Я никому не скажу.

— Вы — хорошая девочка, и я не могу вас так оставить. Если б моя дочка попала в подобную ситуацию… кто-то должен предупредить, правда? Дело в том, что Ирина и Олег… у них… В общем, у них связь.