Комок получился розовый, как молочный поросенок. Лупиков улыбнулся ему с нескрываемой приязнью, положил пластилин на доску, мягко накрыл его сверху ладонями и принялся раскатывать в колбаску. Он точно знал, каким должен быть ее диаметр, и мог, не глядя, на ощупь определить, пора ли заканчивать процесс.

Колбаска вышла замечательная, на диво ровная. Полюбовавшись ею несколько секунд, Лупиков взял стек и аккуратно разделил пластилиновую змейку на части. Начиналась тонкая художественная работа – собственно лепка.

Сначала Лупиков вылепил торс, особенно тщательно сформировав полушария грудей. Они должны были получиться отчетливо выпуклыми, но не тяжелыми, идеальными полусферами. Это была трудная, буквально изматывающая работа, и Лупиков пролил семь потов, пока добился желаемого результата. Он очень устал, поэтому руки вылепил без большого старания, даже не стал формировать пальчики, ограничился тем, что расплющил концы отростков чисто символическими ладошками. Какими получатся руки, было не суть важно. Руки никакой роли не играли.

С головой Лупиков тоже не возился, черты лица не стал даже намечать, зато шею лепил усердно, без устали добиваясь совершенства. Шее следовало быть длинной, стройной, одновременно нежной, чтобы хотелось ее обнять, и крепкой, чтобы не сломалась раньше времени. Шею Лупиков лепил почти полчаса.

Глубоко за полночь он приступил к формированию нижней половины тела. Руками, дрожащими от усталости и возбуждения, Лупиков слепил тазовую часть торса и начал творить ноги. В какой-то момент его охватило беспокойство: хватит ли оставшегося пластилина, чтобы сделать ноги достаточно длинными? Он тщательно рассчитал количество материала, но ноги всегда желали забрать себе все резервы, и Лупиков никогда не мог им в этом отказать. Длинные ноги были его непреодолимой слабостью. К счастью, с ногами все сложилось наилучшим образом, пластилина в аккурат хватило, и Лупиков остался вполне доволен результатом.

Остался завершающий штрих, требующий навыков уже не скульптора, а стилиста. Лупиков отложил испачканный пластилином стек и взял в одну руку ножницы, а в другую тугой золотистый локон. Его он с нежностью поцеловал и даже оросил одинокой слезинкой. Это был самый последний локон, других у него не осталось. Прикрепляя его к голове пластилиновой куклы, Лупиков чувствовал, что ему грозит разрыв сердца.

Однако разорвалось не сердце Лупикова, а глухая полночная тишь. Гневно затопало по полу колченогое трюмо, задребезжали на нем флаконы и фарфоровые фигурки собачек и пастушек. Лупиков оглянулся, не смея верить своим ушам. Глазам тем не менее он поверил. По полированному подзеркальному столику с сердитым гудением полз неожиданно оживший пейджер.

– Не может быть! – прошептал Лупиков и жадно потянулся к беспокойному прибору.

Экранчик пейджера успел запылиться. Лупиков спешно протер его пальцем, замаслил стекло пластилином, но все-таки сумел прочитать короткие строчки долгожданного сообщения: «Хочу стать богатой! Как?» – и далее одиннадцать цифр телефонного номера.

– Господи, спасибо тебе! – Лупиков истово перекрестился и от полноты чувств поцеловал пейджер.

Небеса не разверзлись, чтобы покарать его за богохульство, и счастливый Лупиков, сияя, как новый медный грош, вернулся к столу.

Пластилин, разогретый теплом его рук, немного остыл, золотоволосая куколка слегка затвердела. Лупиков положил бессмертный пейджер так, чтобы держать его в поле зрения, перевернул пластилиновую куколку и соединил ее податливые ручки за спиной. Потом старательно связал их золотой ниточкой, снова перевернул куклу на спину, уложил поудобнее и пошел мыть руки с мылом.