- Да, господин, только... - и потупилась.

- Говори.

- Возьмите меня с собой, я прошу вас.

 Я опешил.

- Ты не знаешь, как у нас живётся. Вон не все что-то рвутся к нам.

- Это служанки господ, у их жён и дочерей крутились, холёные и нежные. Им жилось лучше, чем многим свободным женщинам. И сейчас им очень страшно с вами уходить.

- А тебе нет?

- Нет. Хуже уже не будет, - дёрнула плечом девушка. - Хуже только смерть.

- И что с тобой произошло, какое увечье и болезнь, если боишься, что я оставлю тебя?

- У меня шрамы... много шрамов, везде. Господа меня часто секут кнутом и стеком.

- За что?

- Это у них нужно спрашивать, - в её глазах сверкнула злость.

- М-да... а кроме шрамов? Болезни?

- Нет, господин, я полностью здорова. Я... я... даже ещё девственна, господин, - совсем тихо сказала собеседница. - Я стану вашей, только возьмите с собой.

- Увечья? - я старался держать себя в руках, не поддаваться на жалость.

- Есть... вот, - она подняла руку и отвела в сторону локон с правой стороны, открывая ухо... половину уха. Мочка и нижняя ушной раковины отсутствовали и, судя по неровному шраму, случилось это не самым приятным способом.

- Это всё?

- Да, господин, - чуть ли не шёпотом произнесла она. - Я давно, когда только была продана своей госпоже в служанки девочкой, решила примерить её серьги, успела надеть только одну и тут меня поймала госпожа... и отрезала мне часть уха вместе с серёжкой. После этого меня высекли кнутом и сделали чёрной рабыней, - тут вдруг заговорила громче, сбивчивее. - Господин, я вам поклянусь в верности. Буду вашей служанкой навсегда, что угодно можете со мной делать... даже бить, несильно. Я понимаю, мужчины любят жестокость, просто, не очень сильно меня наказывайте, только по делу, я специально буду плохо иногда делать, чтобы вам приятно было наказывать... а я всё-всё сделаю для вас. В любой момент можете брать меня как женщину...

- Такое чувство, что она просит тебя не брать с собой, готова чуть ли не отдаться прямо сейчас, - заметил Колька, которому было интересно наблюдать за 'цыганкой'.

- Почти угадал, только всё наоборот, - вздохнул я, потом спросил девушку. - Тебя как зовут?

- Ллотроожина, господин. Вы можете взять меня прямо сейчас, пожалуйста. Я не умею, но видела, как делают это другие женщины, я буду стараться.

- Эй, эй, тише ты, что ты кричишь? У меня есть женщина, если она услышит твои слова, то убьёт.

- Вас?

 Я даже поперхнулся воздухом от такого предположения. И ведь это не издёвка.

- Тебя, Лло... тьфу.

- Она вас отравит, господин? Она жестокая и коварная? Тогда она холодная в постели, а Вы со мной, можете забыть про неё... я буду очень ласковой.

- Да хватит уже, - остановил я поток её слов, потом указал на Машку. - Видишь её? Ей не нужен яд, чтобы убить.

 Во взгляде собеседницы мелькнул страх.

- Это ваша женщина, господин?!

 Я чуть было не ответил в духе 'нет, блин, это я её мужчина', к счастью, сдержался, а то опять был бы не так понят. А среди местных, которые прислушивались с нескрываемым интересом к нашей беседе, потом пошли бы пересуды про увлечения и внутрисемейные отношения у руммов. Эдак додумаются до абсурда и 'поймут', зачем нужны рабыни руммам, мол, ведь у них такие женщины...

- Я беру тебя, Лло... блин.

- Вы можете называть меня как угодно, господин.

 Ко мне подошёл Эрик.

- Что тут у вас за сцена с криками и слезами, хватаниями за голову и платье? Что с ней?

- Ничего. Просто она очень хочет идти с нами, здесь ей живётся так паршиво, что готова оказаться среди еретиков, чем жить с братьями и сестрами по вере.

- По вон тем, такого рвения не видно, - собеседник указал на элитных служанок.